О пути в протезирование

– Антон Вячеславович, таких специалистов, как вы, принято называть редкими кадрами. Как думаете, с чем связан тот факт, что в нашей большой стране так мало врачей-протезистов?

– Нас действительно очень мало. Самого понятия «врач-протезист» не существует. Есть врач – ортопед-травматолог. По логике протезирование должно относиться к этой специальности. Но я помню свой курс обучения в академии – про протезирование не было сказано ни слова. Очень надеюсь, что с 2008 года, когда я был на кафедре травматологии, что-то изменилось.

– Как получилось, что в итоге вы стали заниматься именно протезированием?

– Я технически хорошо подкованный человек. С детства люблю что-то делать руками и хорошо понимаю, как с точки зрения физики устроен мир. У меня было такое ощущение, что в области протезирования рук я могу что-то придумать, что-то сделать. По этой причине я пошёл в интернатуру в Институт им. Г.А. Альбрехта, потом проходил длительную стажировку в реабилитационном центре в Белоруссии (в тот момент в Минске были более прогрессивные специалисты, чем в России), учился в Шотландии, в Германии, США.

– Почему не остались работать там, где отрасль протезирования уже хорошо развита?

– Я никогда не думал о том, чтобы эмигрировать из России с целью найти место потеплее и покомфортнее. А ради профессионального интереса и развития мне достаточно время от времени встречаться и обмениваться опытом с коллегами из других стран.

О переменах после начала СВО

– Из-за происходящего в мире это общение не пострадало?

– Мы остались в контакте. Из всех моих друзей и коллег, с которыми у меня были тесные отношения, от меня никто не отвернулся. Люди всегда остаются людьми, а человеческие личные отношения остаются такими же.

– Как изменился ритм, характер вашей работы с началом СВО?

– Безусловно, количество нуждающихся выросло, выросло количество первичного протезирования. Но если мы будем рассматривать мирное время, то количество людей, которым требуется протезирование конечностей, в развитых странах будет примерно одинаковым.

Дело в том, что ампутации бывают не только по причине травм, а, например, могут быть связаны с сосудистыми заболеваниями, сахарным диабетом, есть дети с особенностями развития (примерно один ребёнок из тысячи рождается с той или иной особенностью развития конечностей, требующей протезирования).

О разнице между нашими протезами и западными

– Человек, который в определённый момент жизни стал нуждаться в протезировании, будет в нём нуждаться пожизненно. То есть в стране должно быть большое количество протезных предприятий?

– Любые протезы требуют регулярной замены, поскольку изнашиваются. Когда человек получает первый протез, он им пользуется достаточно короткое время. Если мы говорим про первичное протезирование бедра, то в течение года потребуется две-три замены приёмной гильзы. В первичном протезировании рук не так часто меняют приёмные части. Но в любом случае постоянный протез тоже время от времени нужно будет менять. Это к вопросу о том, почему должно быть достаточно много протезных предприятий.

Например, в Германии количество протезных предприятий на тысячу человек примерно в десять раз больше, чем в России.

– Почему такая статистика?

– Отрасль протезирования многослойна. Есть техническая составляющая протеза и есть медицинская составляющая – приёмная часть протеза, которая соединяет некое терминальное устройство (коленный узел, стопу, локтевой узел, кисть) с человеком-пользователем.

И от того, насколько профессионально сделана приёмная часть (приёмная гильза, лайнер, крепление), зависит качество протеза даже в большей степени, чем от компонентов, из которых этот протез состоит.

– В автомобилестроении те же немцы очень сильны. Можно предположить, что и в протезировании тоже. Что скажете о российских протезах?

– У кого-то хорошо получается одно, у кого-то – другое. И в этом нет ничего плохого. Пожалуй, действительно, машиностроение в Германии развито лучше, но медицинская составляющая протеза в нашей стране развита ничуть не хуже, а моментами даже лучше.

Я регулярно посещаю международные выставки, я знаю, как отрасль протезирования рук развита в мире, и я абсолютно уверен, что те протезы, которые мы делаем, точно не хуже, чем немецкие, американские. А от некоторых наших пациентов, которые ранее протезировались в Европе, я получал обратную связь, что мы делаем лучше.

Я врач, я защищал диссертацию по протезированию рук, я работаю с конечными пользователями, с пациентами. Это медико-технический бизнес. У нас с этим всё хорошо. А комплектующие постепенно подтягиваются, потому что есть приказы самого высокого уровня по обеспечению импортозамещения в этой отрасли. Я вижу, что процесс идёт, и это радует.

В России есть достаточно аутентичные собственные разработки, не являющиеся копиями никаких иностранных аналогов. Они вполне достойного уровня.

О влиянии санкций

– Как вы оцениваете влияние санкций на отрасль протезирования в нашей стране?

– Все иностранные полуфабрикаты, которые поставлялись раньше, поставляются и сейчас. Но проблема в том, что на это уходит больше времени. Если раньше поставка хорошего полуфабриката занимала три-четыре недели, то сейчас на это уходит полтора-два месяца.

Кроме логистических проблем, появились трудности с сервисным обслуживанием и гарантийным ремонтом. Был период, когда в России начали открываться сервисные службы крупных зарубежных производителей модулей. Это позволяло нам не отправлять по гарантии за границу тот или иной полуфабрикат – кисть, колено или стопу. Но сейчас этой опции нет. И поэтому время от времени, когда мы устанавливаем какой-то очень дорогостоящий модуль пациенту, мы проговариваем ему лишний раз, что пользоваться им нужно аккуратно, так как сроки ремонта могут быть продолжительными.

– А ведь ещё по закону без специального разрешения юрлицам нельзя вывозить из страны определённый перечень компонентов протезно-ортопедических изделий.

– Есть препоны с двух сторон. С точки зрения санкционного законодательства эти манипуляции сложные, они требуют непростой логистики через дружественные страны, и это удорожает процесс. В то же время вывоз, например, кисти иностранного производства на ремонт (гарантийный ремонт почти всех иностранных протезов осуществляется в стране производства) возможен только при получении соответствующего разрешения.

Это всё делается, но не так быстро, как хотелось бы. А человек на время ремонта остаётся без кисти. Это расстраивает пользователей, а нас стимулирует обращать всё большее внимание на российских производителей. Что, разумеется, тоже неплохо.

– Как считаете, сможет ли эта ситуация сломать стереотип о том, что там всё лучше?

– Я считаю себя учёным в какой-то степени, поэтому ухожу от субъективных характеристик. Мне нужны измеримые показатели. А измеримых показателей в отрасли протезирования очень мало. Есть экспертные оценки, есть оценки пользователей, которые говорят, что вот эта кисть лучше, но никто не может объяснить почему.

Медицинской оценки как российских полуфабрикатов, так и заграничных, нет. Потому что это большая и сложная работа, которую только предстоит сделать, а специалистов таких мало.

Есть ещё один нюанс. Сертификация медицинской апробации для новых полуфабрикатов протезов не требуется, поэтому фактически любой может выпустить какую угодно кисть и продавать её. Что сделает агрессивный маркетинг? Он назовёт эту кисть лучшей, не сказав почему.

Сейчас мы живём в мире, когда именно рекламные кампании формируют образ продукта, а не научные обоснования. Это проблема, в том числе в отрасли протезирования.

О восприятии протезов людьми

– Есть ещё одна лежащая на поверхности проблема, связанная с этой отраслью. Люди настолько не знакомы с темой протезирования, что человек с бионическим протезом вызывает у них эмоции сродни шоку.

– Однажды меня спросили, какая реакция на незнакомого человека с протезом будет правильной. Я ответил, что это отсутствие реакции.

Эмоциональная реакция на пользователя протеза возникает, потому что человек ничего не знает о протезировании или знает очень мало, ранее не видел ничего подобного, для него это вау-эффект. И тут всплывает вопрос об образованности населения и популяризации какой-то информации.

– Поэтому вы написали первую в стране книгу о протезировании рук «Антропология киборга»?

– В какой-то момент я стал получать очень-очень много вопросов по протезированию, поэтому решил написать книгу. Она очень человечная, написана научно-популярным языком. На мой взгляд, эта книга может быть интересна любому человеку. По крайней мере, первые три главы точно.

О примере Романа Костомарова

– Интерес к протезированию во многом возрос на фоне произошедшего с олимпийским чемпионом в танцах на льду Романом Костомаровым, которому из-за тяжёлой болезни ампутировали конечности. Обстоятельства сложились так, что спортсмен стал своего рода популяризатором этой темы.

– Да, он будет так или иначе популяризировать эту тему, ведь внимание к нему приковано самое пристальное. Мне не раз задавали вопросы о Романе. Я говорил, что когда стихнет информационная буря и если Роман захочет, то он может обратиться ко мне фактически на анонимную консультацию, чтобы детально проговорить возможности протезирования. Но это только если он захочет. А может, сейчас спортсмен окружён самыми классными специалистами и всем доволен.

– Успехи Костомарова – потрясающий пример колоссальной силы воли. Кроме того, кажется, что ему понемногу удаётся менять сознание людей, которые считают, что человек с протезом не такой, как все.

– Неверная установка, что человек с протезом чем-то отличается от человека без протеза. Это всё равно что назвать кого-то, кто пользуется очками, не таким, как все.

Да, он использует техническое средство поддержки, но это не значит, что он не такой, как все. На мой взгляд, в этом и заключается наша глобальная общая задача – сделать так, чтобы человек с протезом не выделялся из толпы. Но на это потребуется время.

Читайте на «Абзаце» интервью с главным трансфузиологом Центра им. Дмитрия Рогачёва о донорстве костного мозга.