Политический с труппой: за что я не люблю Мейерхольда

Для нынешних прогрессивных постановщиков Всеволод Эмильевич – отец родной. Он придумал спектакли как манифесты, пропитанные «повесткой». Перелицевал классику, пересыпал тексты газетными передовицами.

Громко уйдя в 1902 году из МХТ и подбив на то же нескольких артистов, ниспровергатель пустился в свободное плавание. Поставил немало спектаклей на крупных сценических площадках. Но публика всякий раз голосовала ногами против Карла Казимира Теодора, как назвали его родители. Залы пустовали.

В 1906 году Вера Комиссаржевская пригласила Мейерхольда в Петербург, главным режиссёром её драмтеатра. За сезон мастер выпустил 13 спектаклей, и туда перестали ходить. Труппа оказалась на грани распада, Вера Фёдоровна уволила гения. Тот оскорбился и дважды подавал на неё в суд, впрочем, без результата.

Голова его полна была масштабными проектами: то театр на открытом воздухе при свете факелов, то ещё какая дребедень. Игра актёров была ему не настолько важна, как его авторская концепция.

Станиславский писал о Мейерхольде: «Он смог только демонстрировать свои идеи, принципы, искания, осуществлять же их было нечем, не с кем».

Революцию Всеволод Эмильевич принял восторженно, вступил в РКП(б). У него оказались развязаны руки – публика теперь валом валила на всё что угодно. Пролеткульт в широком понимании правил бал, буржуи разбежались кто куда, освободились площадки.

Наш пострел возглавил аж две сцены: Театр Революции (нынешняя Маяковка) и Театр имени Вс. Мейерхольда (ТиМ), в 1926 году ставший государственным (ГосТиМ).

Потом с разрушителями старого мира решено было заканчивать. Из них те, что поумнее, переобулись в имперцев, поглупее – исчезли.

Державный поворот стал для Мейерхольда губительным. Спектакли его и раньше не особо нравились руководству, но теперь неудовольствие можно было не прятать в усы.

Расстреляли его в 1938 году. Неприглядно, с вызывающими тошноту подробностями.

Латинское «так проходит мирская слава» к Мейерхольду неприменимо. На него до сих пор молятся, и чем дальше – тем истовее. Но далеко не все были в восторге от художественных новаций ниспровергателя при его жизни.

Талантливее прочих проехались по Эмильевичу Ильф с Петровым в «Двенадцати стульях». Театр Колумба с премьерой «Женитьбы», которую посетили Киса и Ося, был не чем иным, как ГосТиМом. С дурацкими экспериментами и плакатностью («Чего молчишь, как Лига Наций? – Это я Чемберлена испужался»).

Гайдай в экранизации романа от души поизмывался над выдумывавшими за авторов прогрессивный подтекст («глубоко копает»). И выставил на роль придумщика чуть ли не первого в прошлом эксцентрика Театра Мейерхольда – Эраста Гарина. Тот знал, что играть.

С началом «оттепели» отдельные кружки богемы вновь заболели эксцентрикой Мейерхольда. Попытка её реанимации была предпринята не только Театром на Таганке, но и в кино. Примеры – «Последний жулик», «Человек ниоткуда», быковский «Айболит-66» и «Похождения зубного врача» Элема Климова.

Но отсылок к эстетике пролеткульта уже никто не понял. Всё как-то само собой улеглось, дурацкие фортели более не проканывали. Время вылечило. Жаль, ненадолго.

Если в советские времена по пути Мейерхольда твёрдо шёл один только Юрий Любимов, то ныне – слишком многие. Цирковые аттракционы заработали с необычайной силой, никуда от них уже не деться.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.