Всё равнодушие: почему до начала СВО наша культура вытесняла патриотов

Говоря о реакции нашей культуры на специальную военную операцию, начавшуюся три года назад, мы рискуем впасть в несправедливость. В то время на слуху были громкие истории о том, как известные артисты, музыканты, литераторы делали «антивоенные» заявления, ставили на аватары в соцсетях украинские флажки, проклинали свою страну и уезжали за рубеж, откуда впоследствии перечисляли свои гонорары на нужды ВСУ.

Мы до сих пор любим поговорить об этих людях, многие из которых после были внесены в список иноагентов, а то и вообще экстремистов. Я не собираюсь ни одного из них здесь упоминать, настолько их имена навязли в зубах.

Я бы предпочёл вспомнить о множестве творческих людей, которые остались верны своей стране, ни разу не сомневались в её правоте и прежде всего задумались о том, чем они могут помочь фронту. Таких, например, как актриса Анна Артамонова, поэт Анна Долгарева, скрипач Пётр Лундстрем, художник Алексей Гинтовт, рок-музыкант Сергей Галанин...

Я мог бы назвать ещё десятки имён, однако важнее всего сказать вот что: во всех творческих областях нормальных людей оказалось подавляющее большинство.

Откуда же взялось тревожное ощущение, что до СВО наша культура двигалась куда-то не туда и не выдержала исторический экзамен? И почему все эти три года мы слышим призывы к радикальным переменам в сфере?

Думаю, дело не только в том, что своей Родине отказали в поддержке слишком многие из тех, кто был на вершине культурной пирамиды, – тех, кого больше всего раскручивали, баловали, награждали, к кому прислушивалась аудитория. Это был всего лишь симптом болезни. Сама же болезнь, как оказалось, имеет системный характер.

Применительно к США мы часто употребляем термин «глубинное государство». Можно сказать, с началом СВО мы обнаружили, что у нас действует «глубинное культурное государство», интересы которого противоречат интересам государства как такового. Пропуском в культурную элиту была лояльность не стране, а либеральной тусовке, которая занималась распределением бюджетов.

Поскольку культура – это тоже оружие, получается, что в течение долгого времени государство на свои деньги ковало меч для противника.

Да, наиболее яркие питомцы этого «глубинного государства» исчезли с афиш, однако само оно сохранилось и на первых порах старалось тотально саботировать патриотическую культуру. На фестивалях и конкурсах, на радиостанциях и в театрах, в издательствах и журналах «мы вне политики» стало очень частым паролем.

Любую попытку затронуть тему СВО встречали возражения типа «это не искусство, а пропаганда» или «сейчас не время об этом говорить, тема должна отлежаться». Сложившаяся система, утратив возможность открыто вредить стране, стала поощрять равнодушных.

А ведь культура равнодушия в чём-то даже опаснее проукраинских выходок «звёзд». Такого человека не объявишь иноагентом, у закона к нему вообще не может быть претензий, при этом равнодушие разлагает общество изнутри.

Что же изменилось за три года? В принципе, «глубинное культурное государство» смирилось с тем, что страна выстояла в этом историческом испытании и возникла новая реальность, переждать которую не получится. Поэтому ниша патриотов в нашей культурной жизни постепенно расширяется. Появляется всё больше фильмов про СВО и донбасские события – как документальных («У края бездны»), так и художественных («Ополченский романс»), крупнейшее издательство АСТ выпускает серию современной военной прозы.

В первые годы СВО у нас утвердилась двухконтурная культурная модель: есть «культура патриотов» и «культура как таковая», они по-разному управляются и по-разному финансируются. Сегодня вместо этой двухконтурной культуры начинает формироваться культура единая, разнообразная и многоплановая, но выстроенная вокруг патриотической вертикали.

Однако «глубинное культурное государство» так просто сдаваться не собирается. Отсюда и разговоры о том, что после завершения СВО надо бы простить и вернуть в страну творцов-релокантов, которым, кстати, обрубили финансирование от USAID. Я, впрочем, надеюсь, что своим поведением эти люди исчерпывающе доказали ненужность их творчества нашей публике.

Тем более что это место есть кому занять. Как сказала Валентина Матвиенко, государство нацелено на «создание условий для прихода в литературу, кино и музыку талантливых участников спецоперации, поскольку культурная элита страны нуждается в обновлении».

В становлении новой культуры есть свои опасности. Например, нам грозит засилье патриотической казёнщины и халтуры. Однако лучше перетерпеть эту «детскую болезнь», чем возвращаться в либеральное болото.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.