Жертва заблуждения: почему Андрей Тарковский прогадал с эмиграцией

Ровно 40 лет назад, 10 июля 1984 года, Андрей Тарковский на пресс-конференции в Милане объявил, что навсегда остаётся на Западе. Таким образом, он стал последним заметным невозвращенцем из числа советской культурной элиты.

Это и забавная, и трагическая история. Забавная, потому что идейным противником советской власти Тарковский не был, политикой не интересовался. И потому, что к тому времени он уже два года официально находился в Италии в «творческой командировке», да и вообще был выездным товарищем. И потому, что до перестройки и гласности было рукой подать: уже один за другим поехали на лафетах генеральные секретари, а воздух Родины полнился предчувствием перемен.

К тому же сама советская власть к «измене» режиссёра отнеслась не вполне серьёзно, не стала лишать его гражданства (в отличие от Юрия Любимова, который присутствовал на той же пресс-конференции и перестал быть советским гражданином на следующий день). Да и запрет на показ фильмов мастера – обычная в таких случаях мера – продержался недолго, года полтора.

А трагизм истории в том, что Андрей Тарковский получил совсем не то, чего ожидал. Окончательно порывая с родной страной, он добивался двух вещей: свободы творчества и больших денег. Это и понятно, ведь в СССР ему приходилось с трудом пробивать свои проекты через Госкино, а в Европе на него, самого продвинутого русского режиссёра, молились кинокритики, им восхищался Ингмар Бергман, с ним дружил Тонино Гуэрра.

Однако ни в материальном, ни в творческом плане надежды Тарковского не оправдались. Европейскому зрителю его фильмы были нужны ещё меньше, чем отечественному, его режиссёрское «я так вижу» продюсеры принимать во внимание не желали, а гонорары автору некоммерческого кино так и норовили зажать.

Более того, вместо благополучной жизни в квартирке с видом на Эйфелеву башню Тарковскому пришлось на чужбине бороться со смертельной болезнью – раком лёгких. Тут даже не поймёшь, то ли болезнь обрушилась на него из-за переживаний по поводу разрыва с Родиной, то ли, наоборот, решение не возвращаться было принято под воздействием развивавшейся, но ещё не обнаруженной болезни.

Но так ли плохо жилось режиссёру в Стране Советов? Да, он жаловался, что не дают работать, что в СССР ему удалось снять всего пять фильмов. Так ли это мало? Например, Алов и Наумов за тот же период тоже сняли пять фильмов, включая суперхит «Тегеран-43». Эльдар Рязанов, правда, снял десять, ну так он и работал в жанре «всенародно любимого кино».

Удивительно уже то, что государство, считавшее, что искусство принадлежит народу, давало деньги на «тарковщину», на «кино не для всех». Государство осознавало уникальность таланта Тарковского и понимало: снимать кино нужно и для этой аудитории. Да и загранице надо было показать, что у нас не только про доярок фильмы делать умеют.

И в бюджетах мастера не ущемляли. Например, фильм Тарковского «Зеркало» обошёлся казне в 622 тысячи рублей, а «Калина красная» Василия Шукшина (лидер проката в 1974 году) стоила всего 289 тысяч.

Тарковский и цензура тоже тема двусмысленная. Да, в позднем СССР любили отправить то один, то другой фильм на полку до лучших времён. Не обошла эта напасть и Тарковского. Его «Андрея Рублёва» (глубоко православный фильм, снятый в атеистической стране) отложили на четыре года. Но в то же самое время полтора-два десятилетия были спрятаны от зрителя «Скверный анекдот» Алова и Наумова, «Интервенция» Полоки, «Проверка на дорогах» Германа. И никто из этих режиссёров не уехал из страны.

При этом даже в годы творческого простоя Тарковский получал зарплату, гонорары за лекции, статьи и интервью. Умереть от голода ему точно не давали.

Понятно, что даже хорошо обеспеченному по советским меркам человеку Запад представлялся раем, но Тарковский жестоко попутал туризм с эмиграцией.

Его последние фильмы – снятые за рубежом «Ностальгия» и «Жертвоприношение» – не стали культовыми даже для горячих поклонников, произносивших его имя с придыханием. Как ни стремился он стать гражданином мира, а всё же состоялся именно как советский режиссёр.

По иронии судьбы Андрей Тарковский умер в Париже через шесть дней после того, как Андрей Сахаров и Елена Боннэр вернулись в Москву из горьковской ссылки. Пройдёт ещё несколько лет, и понятие «невозвращенец» утратит всякий смысл.

Впрочем, если бы режиссёр остался жив, возвращаться ему было бы некуда: вместе с цензурой и партийным диктатом рухнули тепличные условия, в которых только и мог произрастать экзотический цветок под названием «кино Андрея Тарковского».

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.