С магнитом аномалия: чем интересен советский фильм «Большая руда»
К 60-летию картины Василия Ордынского – обозреватель «Абзаца» Михаил Дряшин.
Шершавая производственная драма без искристых лозунгов, перевыполнений плана и прочей дребедени. Зато с необычным для того времени налётом мистики.
Показана жизнь работников нового месторождения, где все надеются на большую руду, а она что-то не идёт, хотя геологи обещали. Настоящий реализм, не так называемый социалистический. Из зажигательного – только танцы.
Герой Евгения Урбанского, уже исполнившего главную роль в «Чистом небе» у Чухрая, приехал на заработки. Дали ему раздолбанный малотоннажный МАЗ, хотя у других водителей грузовики новенькие и покрупнее. А он, чтобы не отставать, делает за смену 22 ходки вместо плановых 17, чем вызывает неудовольствие шофёрской братии и превращается почти в изгоя.
В текстовой основе – дебютная повесть Георгия Владимова. Молодой правдоруб затем уехал в эмиграцию, где стал главным редактором антисоветского журнала «Грани».
В его опусах всегда всё плохо. В период хрущёвской оттепели такое и считалось хорошей литературой. Впрочем, роман «Три минуты молчания» всё же вышел у него романтическим. Хотя и по нему режиссёр Хлебников недавно снял лютую ленту «Снегирь» о невыносимо жестоких русских.
Но «Большая руда» Ордынского – совсем другое. Она стильно снята, будто вырублена из камня. Как и лицо Урбанского. Есть в картине мужественность в духе Хемингуэя.
Режиссёр Василий Ордынский (ученик Герасимова, первый муж Людмилы Гурченко) кажется мне недооценённым. Его версия «Хождений по мукам» с Соломиным и Алфёровой – лучшая попытка перенесения эпопеи Алексея Толстого на экран. Работы раннего Рошаля и позднего Худякова, с моей точки зрения, ей в подмётки не годятся.
Снялись в «Большой руде» Санаев, Лужина, Любшин, Глузский, Жжёнов, Валентин Никулин. А композитор Микаэл Таривердиев украсил картину песней «Ты не печалься, ты не прощайся» на стихи Добронравова. Исполнила её Майя Кристалинская.
В ленте много странностей. Например, герой в завязке появляется вдруг ниоткуда, будто из другого мира, с солнечного берега.
Необычны его воспоминания-видения о возвращении с фронта к невесте, которая уже не ждёт и принимает недоверчиво. К чужому дому везёт его через бескрайнюю водную гладь старик-лодочник, практически Харон.
Может, герой Урбанского в реальности с фронта и не вернулся? В те времена посреди научного атеизма в нашем искусстве прорастали щупальца мистики.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
