Отрицание отрицателя: почему Ивану Урганту перестали верить
Угасание любви публики к телеведущему объясняет обозреватель «Абзаца» Филипп Фиссен.
Знаменитому хохмачу Ивану Урганту вдруг стало не до смеха. Заели сплетни и насмешки. Иван всерьёз возмущён, ведь шутить можно над кем угодно, но не над ним.
Телеведущий, оставшись без программы на главном канале, напоминает о себе: я Родину не покидал, остаюсь с нею и даже очень её люблю. Всё. Аргументы недругов разбились.
Заявление, однако, не принято за чистую монету. Слишком много шуток произнёс Иван этими устами, чтобы зритель вдруг уверовал в его ответственное отношение к Родине. А вдруг опять хохмит?
Недавно в Сеть попало видео с какого-то ВИП-корпоратива в ОАЭ, где Иван Ургант снова говорил о Родине. Даже вывел некую почти покаянную формулу: «Я даже не знал, насколько сильно люблю Родину». В зале смеялись. Ну если ВИП-гости смеются и аплодируют этой удачной репризе, отчего бы не поржать вместе с ними и простому человеку из Кемерова?
Искусство Ивана принадлежит народу. А вот с доверием пока сложно. Не возникает оно на таком отдалении.
Трудно сказать, что из приписываемого Урганту – его высказывания о России и СВО или чьи-то чужие, попавшие в общественное пользование из сетей и информационных ресурсов, – правда. Ведь интернет всё помнит, но ничего не значит, с точки зрения пользователя. Одно и то же заявление можно трактовать по-разному, смотря с каким выражением лица и артистизмом оно произнесено.
Казалось бы, откуда недоверие? Ведь Иван любит Родину даже издалека, а народ любит Ивана даже не дурака. И вот такая феноменальная обструкция – Иван должен отнекиваться: «Я никогда этого не говорил». И для кого – для народа.
Народ и рад бы принять его отрицание, но помнит со школьных времён Гегеля – отрицание отрицания. Если Иван отнекивается, значит, виновен – guilty as a sin, как говорят в англосаксонских судах. И народ уже вынес такой вердикт, руководствуясь, возможно, внутренним чутьём. А ведь любил.
Народ любил Ивана самозабвенно. Прощая и заносчивость с колкостями, мишенью для которых он сам зачастую бывал. «Эвона как, шельма, уел!» – восхищались мы. А Иван откалывал очередное коленце. Полная взаимность. Совет да любовь.
Что же произошло? Что поставило всенародного любимца в неудобную позицию, заставило без шуток озаботиться?
Не та ли лёгкость, с которой Ургант решил проскочить между струй, ливнем обрушившихся на страну? Не эта ли грациозность, с которой он уклонялся от прямых заявлений, когда нужно было сделать выбор. Выбор однозначный и не оставляющий сомнений – с кем вы, деятели культуры.
У него не капало, казалось ему. Отчего же сегодня он такой вымокший?
Ведь если Иван с нами, с Родиной, с Россией, почему мы не почувствовали и не узнали об этом? Если не с нами, тогда зачем его слушать?
Вот вам и сфинкс с древней загадкой. Любимец публики без публики. И претензий-то у нас к Ивану нет. И травить его никто не думал. С грустным вздохом проводили мы многих, кто был нашим увлечением прежних лет, когда узнали, что «они не были наши, так как изошли от нас».
Простились бы мы и с Иваном. Но Иван прощается да не уходит. И никто не изгонял ни Ивана, ни Марью-Плакатницу с Первого канала, пока она сама не взбеленилась. Начальство там доброе, сердечное.
И зритель добр. Сердце его растопить нетрудно – отнесись по-человечески, а дальше шути себе, мил человек, над ним, сколько душеньке угодно.
Только связи не теряй. А то свернёшься в уютном углу калачиком, пока над всеми буря, потом выйдешь опять на свет божий, а нет никого – унеслись в будущее, тебя забыли. Пиши теперь оправдания на деревню дедушке.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.