Такой-то к «Матери»: зачем режиссёр Богомолов берётся ставить забытую классику

Петербургский театр, старейшая драматическая сцена страны, объявил тендер на «Мать». Канонический роман, навязший на устах, ставший в своё время самым прогрессивным и обязательным, сегодня после большого перерыва ставится вновь.

Для чего? Вряд ли руководство театра впало в революционный пыл и решило организовывать массы в пролетарском порыве. Не только времечко не то, но и театр уже не тот. Не культпросвет. Забава. Развлечение.

Выбор режиссёра-постановщика – Константина Богомолова, схватившегося за тендер всеми гибкими конечностями, – укрепляет неприятную догадку: из «Матери» будут делать «Содержанок». Новый сезон.

Александринскому, да и любому другому театру есть ли что добавить к школьным анекдотам про пьесу и её автора? Если да, что именно театралы хотят внести в освежённую или освежёванную постановку?

Какой-то ракурс, необычную трактовку? Но это не Беккет и не Ионеску с их театром абсурда. Это реалистичная традиционная вещь. Ей уже придано определённое звучание. Выдано место в культуре. Она стала основой советского театра.

Видимо, на это значение и направлены стрелы. Видимо, для этого и нанят режиссёр, известный своим безответственным отношением к смыслам и традиции. Похоже, идея проста – опорочить «Мать».

Богомолов не новатор, не революционер. Он не Ларс фон Триер, имеющий свой авторский подход к драматургии и искусству в целом. Разрабатывающий свою почти философскую концепцию современной культуры, а не кроящий из неё себе брюки.

Импровизации Богомолова тщедушно мстительны. Классика в его руках становится не осовремененной, как можно было бы подумать, а, напротив, какой-то обкромсанной. Из неё оказывается изъято всё, ради чего она писалась. Полёт, размах, общее для нас всех понимание и восхищение – ценность.

«Мать» будет изнасилована, к бабке не ходи. Просто по факту того, что к ней вернулись сыновья, недостойные её, и привели с собой собутыльников по светским пирушкам.

Попытки Богомолова проповедовать и пророчествовать провалились, несмотря на высокие трибуны, которые ему предоставлялись не раз. Артист больших и малых театров, любимец Антон Семёнычей Шпаков, предпочитающих не читать классику, а смотреть балаганные шоу, Богомолов удовлетворяет заведомо низкий мещанский вкус.

Он подравнивает произведение высокого класса под узкий лоб торговых снобов. Спекулирует в розницу, выдёргивая из огромного массива русского театрального наследия одну за другой пьесы – мишени для своего астигматизма. Как из колоды тузы, которые он, как «магический Семён» из песни иноагента, меняет на «шестёрки с дрянью».

Теперь несите ему «Мать» на поругание.

Богомолов стал популярен у неприхотливой публики, состоящей из состоятельных, потому что принижал высокое. Его манифесты, кое-как собранные из банальностей с призывами к полемике вокруг того шапито, в которое он и его клоны превратили театр, не могут даже забавлять – настолько они дурны и невнятны.

Дело не в Богомолове. Дело в том, что слишком откровенны намерения театральных бонз не оставлять в покое ничего совершенного, устойчивого к разложению и деконструкции.

«Мать» перестанет быть «Матерью», если начать лепить из неё что-то другое, помещать в другие обстоятельства, искривлять в пространстве и времени. Она совершенна, как круг, как цельное, как мать-природа.

Созданная в определённых условиях икона борьбы, обрамлённая окладом идеологии и покрытая патиной исторического периода «Мать» не может стать просто Ниловной – её образ совершенен.

И на этот образ, сдаётся мне, не молиться собрались в Александринке, а плевать.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.