Передал соль жизни: за что я люблю Венечку
Божьим человеком считает писателя Ерофеева, которому сегодня исполнилось бы 85, обозреватель «Абзаца» Михаил Дряшин.
Венечка, он ведь именно Венечка, с обязательным уменьшительно-ласкательным, причём не Веничка – Вениамин, а Венечка – Венедикт. Показательный типаж нашего отечества. Очень русский, я бы даже сказал – сверхрусский. Гипербола русского в самом лучшем смысле. В ослепительно хорошем.
Как-то в середине девяностых присутствовал я на вечере памяти Ерофеева во Дворце культуры МГУ, с филфака которого, согласно легенде, его выперли со второго курса. Хотя сокурсники со сцены хором утверждали, что с первого.
Время было такое, что кое-кто хотел зачислить покойника в борцы с режимом. Однако, по свидетельствам очевидцев, выгнали Венечку из университета лишь потому, что золотой медалист из Кандалакши «сам того добивался». Потом и в вузе помельче с ним происходило то же.
Божий человек, не то что праздный, но начисто лишённый честолюбия и сребролюбия. Так в своё время уходили в альтернативную реальность неформалы. Он, собственно, одним из них и был. Нонконформистом. Юродивым. А если и не был, то в юродство с увлечением играл.
Ерофеев – тот самый обитатель картонной коробки из-под телевизора. Толстовец, в плане опрощения. Но без пламенных призывов к окружающим. Только сам. Он как-то сразу устал, ещё в ранней молодости, и решил более не напрягаться.
Психоаналитик приведёт вам Ерофеева в качестве примера латентного влечения к смерти. Возможно, так. Жил вразнос, пил беспробудно всё, что льётся, находя в том артистическое удовольствие, ловя эстетский кайф от существования в своей ослепительной люмпен-вселенной.
Любил селянок, оставил после себя сына, незатейливо живущего где-то на периферии, которому неуютно теперь отвечать на заумные вопросы интервьюеров.
В конце пути Ерофеев получил условным шилом в горло (умер от рака), как сам же и описал в единственной своей великой прозаической поэме, в создании которой, похоже, заключался весь смысл его пребывания на этом свете.
Как в том избитом анекдоте о человеке, который жил для того, чтобы передать кому-то соль.
Только в нашем случае, когда апостол спросил бы: «Помнишь, ты написал великую поэму «Москва – Петушки»?», свалявшийся Венечка помотал бы головой: «Какую поэму?».
По словам Ерофеева, в 1972 году его роман «Дмитрий Шостакович» украли в электричке вместе с авоськой, где у писателя лежали две бутылки дешёвого алкоголя. А тут ещё какая-то поэма. За всем не уследишь.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
