Брат номер один: как Аркадий Стругацкий стал кумиром научной интеллигенции

Когда я был маленьким, мы жили на углу Стремянного и Б. Серпуховской. В безопасное советское время дети рано начинали перемещаться самостоятельно, и уже с восьми лет я ходил в библиотеку, которая находилась на другом конце переулка, возле Павелецкого вокзала.

Интересовал меня там исключительно стеллаж фантастики, все содержимое которого я постепенно перечитал. Однажды мне попалась книжка «Пепел Бикини». Это была не фантастическая, а документальная повесть об испытаниях ядерного оружия американцами. Однако она мне запомнилась, как и имя автора – Аркадий Стругацкий (там был еще соавтор, но он быстро забылся).

Так в мою жизнь вошел человек, который вместе с младшим братом Борисом стал главным русским фантастом.

Почему же главным? Был ведь Алексей Толстой – первый автор, чья фантастика до сих пор популярна у читателя. Был Александр Беляев – первый советский писатель, для которого жанр НФ стал единственным литературным амплуа. Был Иван Ефремов с его высочайшим интеллектуальным авторитетом.

Но именно Стругацкие сильнее всего повлияли на умы и своих коллег, и широкой массы читателей. Они дали и язык, и модель, и проблематику мышления нескольким поколениям людей, главным образом занимавшихся наукой, программированием и другими техническими вещами.

Книги Стругацких отражали и золотой расцвет, и кризис советского сциентизма – веры во всесилие науки. Собственно, фантастику делает научной вера в ее научность, то есть в то, что все описанные чудеса рано или поздно станут реальностью по мере развития науки. Утрата этой веры сводит любой вымысел к фэнтези.

Повесть «Понедельник начинается в субботу», по сути, фэнтези о науке, стала в свое время манифестом прослойки «младших научных сотрудников», которая должна была в конечном счете прийти к власти в «Мире Полудня». Однако сам Аркадий Стругацкий, которого в братском дуэте принято считать лидером, к науке никакого отношения не имел. Физиком по образованию (и физиком в контексте споров 1960-х годов) был Борис, а его старший брат был скорее лириком, чистым гуманитарием, хотя и с военным уклоном.

Аркадий Натанович прожил суровую, неуютную жизнь, совсем не напоминавшую рассказы о житейском благополучии популярных советских писателей. В этой жизни были война, блокада, голод, эвакуация, потом Военный институт иностранных языков, изучение японского, 10 лет армейской службы в Сибири и на Дальнем Востоке.

В литературе Аркадий Стругацкий дебютировал (тем самым «Пеплом Бикини») после 30 и лишь под 40 лет вместе с братом вступил в Союз писателей, что давало возможность не ходить на службу от звонка до звонка. А до этого (а нередко и после этого, деньги-то были нужны) писатель тонул в поденщине: редактура, переводы, написание каких-то рецензий, отзывов.

Долгое время он жил с семьей в квартире тестя, в тесноте. Свое жилье появилось у него лишь в 46 лет. За границу – в Болгарию – впервые выехал в 53 года. Всю жизнь изрядно пил, из-за чего, видимо, и умер от рака печени в 66. Такая вот жизнь – и не смотрите на тысячные суммы гонораров, купить-то на них было особо нечего.

А вместе с тем Аркадий Стругацкий верил в коммунизм и будущее видел именно коммунистическим. При этом он с огорчением наблюдал за распадом этого идеала в общественной реальности и понимал, что никакого коммунизма с его современниками не построишь.

Этот диссонанс рождал увлечение братьев-фантастов элитистскими концепциями, согласно которым в светлое будущее людей должны вести избранные, да еще и неизвестно, всякий ли народ можно в это будущее привести.

Прогрессоры из «Трудно быть богом», мокрецы из «Гадких лебедей», людены из «полуденного» цикла – все эти разновидности избранных стали популярны у либеральных интеллигентов 1990-х годов, которые пытались объяснить неудачу реформ тем, что народ попался не тот.

Впрочем, в отличие от Бориса, который в конце жизни целиком принял либеральное мировоззрение, Аркадий Стругацкий покинул сей мир на пороге новой, постсоветской эпохи и не дожил до творческого истолкования своих идей, например, одним кудрявым иноагентом, который записал в людены лично себя, а заодно и лидеров украинского Майдана.

Аркадий Стругацкий оставил после себя целую вселенную. Сообщество российской фантастики до сих пор движется по орбите, предначертанной Стругацкими. Множество преданных читателей, авторов фанфиков, исследователей, целый ряд фантастов, творящих миры, похожие на мир Стругацких (подобно Эдуарду Веркину в «Сороке на виселице»), или, напротив, этот мир деконструирующих (как это сделал Михаил Харитонов в романе «Факап»).

Книги Стругацких повествуют о вымышленной реальности или о далеком будущем, но вдохновлены, разумеется, идейными исканиями людей их эпохи. Переосмысливая то время, мы не раз еще будем обращаться и к этим книгам, и к личностям их авторов.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.