Ноты подъём: почему Святослав Рихтер – особенное явление в музыке

Когда мы говорим «скрипка», то хочется добавить следом: Паганини. А если говорим «фортепиано» – так и просится его имя. Имя, ставшее синонимом не просто виртуозности, но и глубокого погружения в музыку, соавторства. Рихтер!

Любое славословие выглядит убогим рядом с его короткой фамилией. Немецкой, чёткой как команда, отрывистой. Рихтер – сигнал к началу чего-то большего, чем музыкальное произведение. Он как будто и сам – музыка.

Слушать Рихтера – не то же, что слушать Бетховена или Чайковского. Да и уже не так важен автор, когда есть Рихтер. Всё будет звучать так, как хочет он. Как поведёт его по нотам Бог, будто Сам касающийся клавиш.

Ему недостаточны все эпитеты – мелки, невыразительны. Какие-то сморщенные они для описания его как явления. В литоты обращаются гиперболы. Сказать «звезда» – принизить, когда и «галактика» не описывает его дара и значения.

Рихтер – единственная достойная для него и недостижимая ни для кого другого синекдоха. Не поддающееся метонимиям явление. Рихтер – ни убавить, ни прибавить к нему нечего. Всё в нём. Гений, жизнь, судьба. Имя, отвергающее всякие условности: карьера, достижения, известность – прах, да и только.

Судьба не была к нему благосклонна. Родившийся в семье, где баронский титул матери был залогом благополучия, он рано познал разрушительную силу революции. Семью Рихтер потерял раньше, чем погиб отец, а мать оставила родные места и бежала в Германию, когда он играл на сцене Белого зала в осаждённом немцами Ленинграде.

Отец – его наставник и учитель, заменивший ему сольфеджио и гаммы, – остался в воспоминаниях детства. Печатью горькой утраты. Мать – обернулась тяжёлым рубцом на сердце и безрезультатными поисками в течение долгих лет.

В консерваторию он поступил дважды. Гаммы заставили его бросить обучение. Музыка сподвигла вернуться. Позвала из опустевшего класса: «Рихтер!»

Его игра завораживала. А его своеволие обескураживало и сносило стены запретов. Он играл Прокофьева, когда это было опасно. Дружил с Пастернаком, когда того проклинали. И оказался провидцем – верность должна побеждать!

Жизнь его до последнего была жизнью творца и дарителя. Он выступал, уже страдая от болезни. В тёмном зале, чтобы никто и ничто не отвлекало слушателя от музыки. В полном мраке было одно светлое пятно – ноты на пюпитре. И одно короткое имя, заставляющее задержать дыхание, – Рихтер.

Пережив две империи – царскую и советскую, – словно перешагнув в современную Россию через них, он не изменился и не изменил. Многое делая в заграницах, он никогда не оставлял Родину и всегда старался сделать для неё больше.

Фестивали и конкурсы, призы и признание – всё это было делом, но делом второстепенным. Первое и главное – музыка. Звук, рождающийся в глубине сердца и извлекаемый им из чрева рояля. Звук, заполняющий зал, разум и весь свет, возникающий словно сам собой, божественный и неповторимый, бесконечно отражающийся в именах новых талантливых исполнителей, будто эхо произнесённого с восхищением имени – Рихтер.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.