Кисть по чести: как передвижники боролись за русское искусство

Во второй половине XVIII века словосочетание «русское искусство» невозможно было произнести. Потому что искусство в мире было только одно – Ренессанс. Даже, как писал Илья Репин, «природа настоящая, прекрасная природа признавалась только в Италии и преподносилась им в пейзажах Пуссена».

О накале этой борьбы свидетельствует Бунт четырнадцати, потрясший стены Императорской Академии художеств в ноябре 1863 года, когда лучшие студенты направили ректору петицию с требованием предоставить художникам давно обещанную свободу в выборе исторических сюжетов для картин. Дескать, сколько можно рисовать одни и те же эпизоды из древнегреческих мифов или Библии?

Примечательно, что вдохновителем бунта был художник Иван Крамской, который, в отличие от большинства студентов, был не выходцем из артели иконописцев, где мастерам с юных лет строго запрещалось писать «от себя», но бывшим ретушером фотопортретов. То есть человеком, хорошо знакомым с русской провинцией и осознающим, что России специально навязывают образ «варварства» и «дикости».

Но ректор Федор Антонович Бруни, считавший академию настоящей крепостью классического искусства, лишь отмахнулся от студентов – подумаешь, обычная блажь нигилистов! Не хотите греческих мифов – вот вам мифы европейские. И темой очередного конкурса работ стал «Пир Одина в Вальхалле». Только – упаси господь – ничего русского. Никакой простонародной черни, грязных рук и лаптей с онучами.

В ответ Крамской с товарищами отказались от конкурса. В тот же вечер донос о бунте лег на стол начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, и все мятежники тотчас были взяты под надзор жандармов.

Следом академическое начальство постаралось примерно наказать бунтовщиков и перекрыть им кислород везде, где только возможно. О «происшествии в Академии художеств» запрещено было не только упоминать в печати, но и говорить. Впрочем, как вспоминал позже Илья Репин, слухи о бунте «программистов» (как называли Крамского с товарищами) тотчас же распространились по всем светским салонам столицы.

Но Крамской не отчаивался. «Кружок программистов» был преобразован в Артель свободных художников. Жили настоящей коммуной – многие безденежные художники, лишившись стипендии от академии, поселились у Крамских (Иван Николаевич к тому времени обзавелся семьей) и все расходы и заработки делили поровну. Благо к тому времени Крамской получил крупный заказ на роспись купола храма Христа Спасителя в Москве.

«В наших собраниях после выхода из академии забота друг о друге была самой выдающейся заботой. Это был чудесный момент в жизни нас всех...» – вспоминал позже Крамской.

В артели и родилась идея преодоления запрета академии на показ картин «бунтовщиков» – дескать, а почему это выставки могут проходить только в Санкт-Петербурге? Разве жители провинциальных городов не имеют права на приобщение к искусству?

Художник Григорий Мясоедов предложил название – «Товарищество передвижных художественных выставок». И написал устав по образцу художественной артели «назарейцев», обосновавшихся в Риме в пустующем монастыре Сант-Исидоро на холме Пинчо, которые сами устраивали выставки своих работ.

Что ж, скажет какой-нибудь скептик, и здесь не обошлось без заимствования заграничного опыта. Но ведь передвижники выступали не против достижений западного искусства. Вовсе нет. Крамской всем советовал учиться у западных мастеров, но при этом развивать наши русские традиции, становиться на собственные ноги. И перестать, наконец, оплевывать Россию.

Министр внутренних дел Александр Тимашев (сам в свободное время занимавшийся живописью и скульптурой) пошел навстречу артельщикам. 14 ноября 1870 года устав товарищества был утвержден и было получено добро на организацию выставок в Санкт-Петербурге, Москве и в Нижнем Новгороде.

Первые в истории провинциальные «биеннале» произвели настоящую революцию в умах – до этого никто и никогда и думал, что в российской глубинке можно показывать картины, что академическая живопись будет интересна тем презренным существам в вонючих овчинных армяках и смазанных дегтем сапогах.

Но оказалось, что не просто интересно, что в провинциальных городах и весях существует масса художников-самоучек, мечтающих приобщиться к художественной жизни. И писать не копии с копий итальянских полотен, а что-то свое и очень родное, что тоже имело право на жизнь в искусстве.

Именно передвижники вдохновили на собирание русских полотен и будущего государя Александра III, и московского купца-коллекционера Павла Третьякова.

За полвека своего существования товарищество провело 47 передвижных выставок, став, наверное, единственным в истории художественным объединением, воплотившим в жизнь свою политическую программу.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.