Перпетуум Нобеля: зачем читают Александра Солженицына

Завтра в Стокгольме Шведская академия объявит имя очередного лауреата Нобелевской премии по литературе. С каждым годом это событие волнует нас все меньше и меньше. Нашим там ничего не светит, а труды зарубежных триумфаторов, как правило, почти никто у нас не читал.

Однако так было не всегда. Ровно 55 лет назад, 8 октября 1970-го, нобелевское жюри вынесло решение, которое никого не оставило равнодушным. Премия в тот год досталась Александру Солженицыну.

Чем было любопытно это решение?

Во-первых, премирован был, по сути, начинающий литератор, который дебютировал в печати менее чем за восемь лет до того. Автор, опубликовавший на родине всего несколько рассказов, обошел таких заслуженных людей, как Хорхе Луис Борхес и Пабло Неруда.

Впрочем, и в СССР карьера Солженицына поначалу развивалась стремительно. Никита Хрущев ставил на него как на свой личный идеологический таран. На знаменитой встрече с интеллигенцией в декабре 1962 года, на которой вполне лояльному Андрею Вознесенскому было предложено ехать из страны «к чертовой бабушке», лидер партии поставил Солженицына в пример всем советским писателям. Назревала Ленинская премия за «Один день Ивана Денисовича», но... что-то не сложилось, а потом и самого Хрущева унесла мутная вода истории.

Антисталинизм, к которому Александр Исаевич хотел пристроиться, перестал продаваться в СССР, и тогда писатель переориентировался на западный рынок: не Ленинка, так Нобелевка.

Во-вторых, это был уникальный случай, когда Нобелевскую премию присудили не только за изданные тексты, но и (даже в первую очередь) за уже написанный, но еще не опубликованный «Архипелаг ГУЛАГ», о котором в «некоторых кругах на Западе» было хорошо известно. Позже издание этой историко-фантастической эпопеи за границей привело к высылке писателя.

Третья особенность тогдашнего решения Шведской академии состоит в его первостепенном политическом значении.

О политизированности этой премии не говорит только ленивый, а многим и сказать-то о ней больше нечего, но премия Солженицыну – это тот случай, когда с критиками, по сути, был согласен и сам автор. Он мыслил себя гораздо шире литературного контекста. Он, бросавший вызов вождям и мечтавший разрушать тюремные стены «словом правды», воображал себя фигурой политической, «совестью нации», никак не меньше Льва Толстого.

Может быть, вообще все его писательство было лишь сублимацией его общественного темперамента, который в то время не мог иметь выхода в публичной политике или хотя бы в открытой дискуссии о важнейших вопросах общественного устройства.

Он сам, как боец, партизан, интриган, был обаятельнее своего стиля и своих героев, поэтому меня больше всего увлекла наиболее личная его книга «Бодался теленок с дубом» – документальное драматическое повествование о противостоянии одиночки и системы.

Эта политизированность личности Исаича, вступившая в резонанс с внелитературными мотивами шведских академиков, дает ключ к пониманию судьбы его текстов.

Не знаю, остались ли еще любители солженицынского стиля, фанаты его языка. Его «языковые расширения» не прижились, оставшись авторскими окказионализмами. Его фирменные словечки (типа «заглотчики») используются главным образом в пародийных целях.

Складывается впечатление, что отношение к Солженицыну во все времена определялось главным образом идейной позицией самого читателя, будь то советский бюрократ или европейский славист.

Это не тот автор, про которого говорят: «Я не согласен с его позицией, но какой стиль, какой язык!» Так можно сказать о Льве Толстом, которым восхищаются далеко не только пацифисты и вегетарианцы. Так можно сказать о Бунине или Шмелеве, Лимонове или Прилепине, но не об Александре Исаевиче. Например, по поводу книги «Двести лет вместе» спорят об отношении автора к евреям, но кому есть дело до того, как она написана?

Таким образом, пресловутые политические мотивы определяли для Солженицына не только присуждение Нобелевки, но и всю его литературную биографию, включая посмертную. Если вам неинтересны идеи этого человека, то чтение его текстов, скорее всего, покажется вам скучным занятием.

Когда антисталинский пафос Солженицына понадобился властям перестроечного СССР, а затем и постсоветской России, его торжественно вернули из Америки и включили в школьную программу. Сегодня, когда стало ясно, что «Архипелаг ГУЛАГ» имеет мало отношения к исторической правде, слышится все больше голосов в пользу того, чтобы избавить школьников от изучения этого автора.

Думаю, и сами ученики, и их родители будут не против.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.