Всё – приём: почему не получился сериал «Преступление и наказание»
О проблеме экранизации Владимира Мирзоева – обозреватель «Абзаца» Игорь Караулов.
Количество людей, оттоптавшихся на недавней премьере, заставляет подозревать, что фокус в очередной раз не удался.
Под фокусом я имею в виду перенос времени действия классической литературной основы в современную реальность. Стоит напомнить, что Мирзоев уже использовал этот приём в 2011 году, когда он выпустил фильм «Борис Годунов».
Между прочим, тогда это казалось откровением. С первых минут фильм вызывал просто щенячий восторг: надо же, князья и бояре показаны как чиновники-единороссы в чёрных импортных машинах. И текст Пушкина. И ни слова не изменено. Колоссальное художественное открытие: оказывается, какой Россия была при царе Горохе, такой и осталась.
Однако всё это восхищало минут пятнадцать. Потом ещё пятнадцать минут забавляло. А потом становилось скучным и уже немного позорным.
Скучно, потому что тебе демонстрируют один и тот же приём, при этом автор больше озабочен тем, как бы не отступить от него, нежели осмысленностью происходящего на экране. Да и приём уже тогда был не нов, ведь за год до этого не только российский, но и мировой зритель был покорён свеженьким стремительным «Шерлоком», в котором герой Конан Дойла порхал по Лондону начала XXI века и не расставался с современными гаджетами. «Ах, Камбербэтч, Камбербэтч!» – только и слышалось тогда.
И всё равно. Ну, две серии, три серии, а потом аттракцион приелся. Перенести действие в современность и заставить героев дёргаться на манер психованных наркоманов – так себе идея. Вот и Достоевский у Мирзоева не получился, а какие были ожидания.
Надо сказать, что тиражирование приёма вместо создания содержательного текста (полотна, метража) – это характерный признак современного искусства. В каком-то смысле это делает его понятным тем самым массам, которым понимать ничего не положено. Тому самому «пиплу», который «хавает». Просто-напросто понимание подменяется узнаванием: творцы, подобно потребительским брендам, борются за узнаваемость, а не за качество продукции.
Конечно, экранизации классики делаются для того, чтобы её популяризировать. Посмотрит человек сериал – глядишь, и книгу откроет. И увидит, что «книга лучше», что режиссёр изрядно наврал, а актёры не так сыграли. Или просто откроет и закроет: да ну её, мутотень какая-то. Но ценой популярности становится подмена.
Когда режиссёры осовременивают классику, перенося героев в нынешние реалии, окружая их приметами нашего времени, наделяя их психологией современных людей, добавляя в кадр суетливый китч из арсенала музыкальных клипов или компьютерных игр, они, видимо, пытаются угодить молодёжи, показать, что русская классическая литература – это не так сложно, что герой Достоевского – это обычный пацан с района, которого и понимать-то нечего.
По сути, такое экранизаторство ничего не даёт для понимания того времени, о котором повествует литературное произведение, ничего не говорит о том, какими тогда были люди на самом деле, какая среда их формировала, почему они задавались теми или иными вопросами.
Мало того, такое экранизаторство, используя классическую фабулу как повод, не помогает осмыслить и наше время, поскольку автор занят проецированием классики на современные штампы и симулякры. Князь Шуйский – это просто такой единоросс. Сонечка Мармеладова – это просто такая путана. Вам всё понятно? Идите, вы свободны.
Альтернатива, конечно, не в том, чтобы бережно воссоздавать детали старинного быта или требовать от актёров такого произношения, какое было принято в Малом театре. Засахаренные постановки тоже никому не нужны. Но необходимо хотя бы признать, что русская литература сложна, что она учит сложности, сопротивляясь тому упрощению, которое диктует нам потребительское общество.
Сделать эту сложность стильной и модной, создать кино, которое хочется не только смотреть, но и обдумывать, – не самая лёгкая задача. Но именно такими задачами проверяется истинный талант.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.