Написал – и стих: почему вы не помните большого поэта Илью Сельвинского

В Симферополе 24 октября 1899 года в семье еврея-меховщика родился Илья Сельвинский – один из самых недооценённых и непрочитанных русских поэтов прошлого века.

У его недооценки есть причины. Помимо поэтического таланта Сельвинский обладал уникальным даром неуместности, владел искусством всюду приходиться не ко двору.

Его стих, придуманный им тактовик, был далёк от того идеала напевности и задушевности, который для русского читателя воплотился в лирике Сергея Есенина. Хотя мотив песни – цыганской или казачьей – нередко звучит в его текстах, никто вам в тёплой компании не споёт Сельвинского под гитару.

Его стихи были обращены к образованному городскому человеку, но в интеллигентскую четвёрку (Пастернак – Мандельштам – Ахматова – Цветаева) он пятым номером не вписался, да и вписаться не мог. В неё и Пастернак-то попал лишь благодаря финальному акту своей жизненной драмы, скандалу с «Доктором Живаго», потому что в целом он был советским конформистом.

Сельвинский был убеждённым ленинцем, комиссаром стиха. Таким героям на диссидентской кухне не поклонялись. Но и в советском поэтическом пантеоне Сельвинский устроился без комфорта.

Пантеон этот устроен был так: над всеми возвышается Маяковский, под ним и чуть сбоку – Демьян Бедный, а ниже – кордебалет из крепких, маститых поэтов, в котором вместе с Сельвинским числились, например, Багрицкий, Светлов, Луговской, Кирсанов. Авторы замечательные, но Илья Львович замахивался на большее.

Он мыслил себя соперником Маяковского, в пику футуризму и ЛЕФу сколотил Литературный центр конструктивистов (ЛЦК), пережил своего «любимейшего врага» и был готов принять от него наследство, «как принимает Францию германский король». Сегодня это ещё один повод поиронизировать над Сельвинским: надо же, еврейчик из скорняков вздумал тягаться с гением.

Но в то время ничего предрешено не было. Кто же знал, что в 1935 году Маяковский будет объявлен главным поэтом революции и, более того, социалистическим реалистом.

А Сельвинский так и остался сомнительным «конструктивистом». И поскольку выжил он, а не Маяковский, в советской критике и на партсобраниях прорабатывали именно его. Недопонял, неправильно отразил, уклонился от генеральной линии, пишет вредно, антихудожественно.

В 1944 году к проработке подключился лично товарищ Сталин, который в присутствии поэта сказал своим коллегам по ЦК: «С этим человеком нужно обращаться бережно, его очень любили Троцкий и Бухарин». Обычно эту фразу трактуют как зловещее издевательство, но я рискну понять её иначе.

И Троцкий, и Бухарин охотно выступали в роли литературных критиков, но взгляды их часто были различны. Например, Троцкий хвалил Есенина, а Бухарин ругал. То есть для Сталина «любили Троцкий и Бухарин» могло означать «любили все, чьё мнение имело значение».

Впрочем, сегодня и то поле, на котором Сельвинский отстаивал своё первенство, затопили воды истории. Я имею в виду поэтический эпос. В наши дни, когда текст в восемь тысяч знаков уже считается «лонгридом», поэм никто не читает. Соответственно, почти никто не осмеливается их писать.

А вот первое десятилетие после Гражданской войны было в русской поэзии прежде всего временем эпоса. И весь этот пласт культуры для нас фактически потерян. Поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо» держала на плаву советская школьная программа, но я не уверен, что их кто-то читает сейчас. «Лейтенант Шмидт», «Девятьсот пятый год» и «Спекторский» Пастернака похоронены и забыты даже поклонниками поэта.

Но глубже всего закопали то, что занимало центральное положение в поэтическом эпосе того времени, – поэму Сельвинского «Улялаевщина» и его роман в стихах «Пушторг».

«Улялаевщина», 150-страничная поэма о военном коммунизме и анархистском бунте, поражает богатством словаря, свободой ритмики и изобретательностью рифмы. Без большой натяжки можно назвать её «Тихим Доном» в стихах. Занырнув в неё, вы так просто не вынырнете, будете болеть ею не меньше недели.

А «Пушторг» – уникальный производственный роман (или даже роман о бизнесе, учитывая нэповский антураж), где с виртуозными строфами соседствуют экономические таблицы. В этом романе русский самородок-профессионал гибнет в противостоянии с малограмотным выходцем из ЧК. Можете себе представить, какие шишки посыпались на голову автора в 1928 году, когда «Пушторг» вышел в свет.

Но этим наследие Сельвинского не исчерпывается. Были ещё стихи о Севере и Дальнем Востоке (автор едва не попал на льдину вместе с экспедицией «Челюскина»), военные стихи, пьесы о русской истории, труды о теории стиха.

На исходе жизни, уже в шестидесятые, он сказал: «Я слишком много написал, чтобы читатель всё это мог помнить. Но, с другой стороны, я написал слишком много, чтобы об этом можно было забыть».

Забыть и в самом деле не удалось. Но помнить о Сельвинском – половина дела. Прочтите его, и ваш читательский труд будет вознаграждён.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией автора.