Боксёрский ямб: чем Борис Рыжий заслужил бессмертие

Теперь, когда Рыжему исполнилось 50 лет, мне кажется, что разница в возрасте между нами была не столь уж велика. По крайней мере, его живых ровесников я в свои 58 уже не воспринимаю как людей другого поколения. Тем более что в 2000 году, когда мне впервые попалась на глаза его подборка в журнале «Знамя», я подумал, что автор гораздо старше, настолько уверенной была его манера письма.

Через год Бориса Рыжего не стало, и сначала на это обратило внимание только поэтическое сообщество. Но постепенно его слава стала расти, и сегодня нет смысла отрицать, что Рыжий – гений. Нам остаётся лишь размышлять, в чём же природа его гениальности.

Да, публика любит тех, «кто кончил жизнь трагически». Но я бы не стал преувеличивать значение самоубийства для посмертной славы поэта. Я даже никогда не интересовался, как именно он ушёл из жизни. Мне это не было важно. На моей памяти уходили разные поэты самыми различными способами. Про некоторых я могу сказать, что стихи у них были не хуже, чем у Рыжего. Но о них не снимают фильмы, их именем не называют скверы и на их могилы не приходят паломники. Так уж получилось, сорри.

Быть может, дело в поэтическом новаторстве? Но Рыжий не сделал никаких открытий, не изобрёл своих фирменных приёмов, подобных лесенке Маяковского, анжамбеманам Бродского или карточкам Рубинштейна. Он писал совершенно традиционные стихи, за что уже посмертно был презираем либеральной поэтической тусовкой, которая, впрочем, с его растущей славой ничего не смогла поделать.

Часто говорят, что он позаимствовал стилистику и интонацию у Сергея Гандлевского. В первом приближении, в особенности если говорить о последнем периоде, это верно, но вообще-то у Рыжего есть отсылки к самым разным предшественникам, среди которых можно назвать Рейна, Ходасевича, Блока, Лермонтова и даже Полонского с Огарёвым.

Такая культурная насыщенность текстов вызывает уважение, но сама по себе вряд ли могла очаровать широкую аудиторию: мало ли книжных мальчиков, пишущих стихи?

Но в данном случае книжный мальчик был по совместительству подающим надежды боксёром и жил в девяностые годы в опасном свердловском районе Вторчермет. Со временем его лирический герой начинает знаться с бандитами, заставляя вспомнить кабацкий период Есенина и блатные песни Высоцкого, хотя непонятно, много ли всего этого было в реальной жизни аспиранта-геофизика.

Дети девяностых любят Рыжего в том числе и за то, что он отразил в стихах приметы и дух своего времени, но всё же и этого одного тоже недостаточно для бессмертия. О тех же реалиях писали многие из того поколения; я даже знаю ещё одного уральского поэта, который, говорят, поймал пулю на бандитской разборке, но его фамилия мало кому из вас что-то скажет.

Главная причина славы Рыжего, как мне кажется, в другом. Великие стихи можно писать в любом возрасте, но читатель прежде всего любит молодых поэтов и хочет стихов о молодости. А с этим сегодня плохо.

Официальный возраст «молодого литератора» – до 35 лет включительно. И до этого возраста подавляющее большинство поэтов пребывают в ученичестве: ходят на семинары, посещают мастер-классы, соревнуются на молодёжных конкурсах. Пока научишься писать как следует, настоящая молодость уже прошла, о ней ничего уже не напишешь, разве что по воспоминаниям.

Борис Рыжий, погибший очень молодым человеком (в 26 лет), даже не дожил до среднего возраста «молодого поэта». Но его ученичество продолжалось совсем недолго, годам к 22–23 он уже сложившийся мастер. Поэтому успел «в режиме реального времени» рассказать о своей молодости со всеми её стрёмными знакомствами, попойками, влюблённостями, со всей её радостью, тоской и музыкой (музыка – самое частое слово у Рыжего). Именно молодости свойственно сетовать на то, что юность прошла (тогда как старики стремятся показать, что они ещё о-го-го). И именно молодости свойственно много думать о смерти, ждать её поминутно, жить в её присутствии.

Рыжий ушёл рано, но успел сделать очень много. Он написал порядка 1300 стихотворений – примерно столько же, сколько Блок, и в разы больше, чем Мандельштам или Заболоцкий. Может быть, если бы он не решил уйти, его ждал бы успех в прозе, драматургии или в чём-нибудь ещё, но в поэзии он выговорился полностью. О себе молодом он всё рассказал, а о другом себе говорить не захотел, навсегда выйдя из ряда современников и встав в ряд классиков – на сей момент последним в этом ряду.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.