«Грабли-2»: как нам не переборщить с поддержкой «правильного» кино

Председатель комитета ГД по культуре Елена Ямпольская выступила за введение категории «социально значимый фильм». И за «реальные преференции в прокате» для картин, которым присвоен такой статус. То есть их широкий показ в самые кассовые часы.

В эфире «Абзаца» депутата поддержала и режиссёр Александра Франк, предложившая вернуть советскую градацию киноработ – на высшую, первую, вторую и третью категорию.

Поводом стало затирание в прокате фильмов об СВО – «Позывной «Пассажир» и «Свидетель». Вот и я их пока не видел, поэтому судить о художественных достоинствах не берусь. Но в самой инициативе вижу как здоровое зерно, так и опасности. Проходили мы это полвека назад. Напомню.

Любой фильм, точнее даже, замысел, должен был сначала пройти вереницу инстанций, худсоветов, на которых и самому распрекрасному проекту делали замечания, требовали корректив. Критика были обязательна. Без неё цензоры боялись обвинений в идейной слепоте и в том, что даром едят свой хлеб.

Кинематографисты играли в эту игру по-своему, хитрили. Рассказывают, что Леонид Гайдай специально закончил первый вариант «Бриллиантовой руки» сценой ядерного взрыва. А на худсовете, пряча улыбку, отказывался его убирать. Комиссия с трудом его уломала и к остальному уже не придиралась.

Главная задача у советских кинематографистов была не собрать залы и кассу, а пройти череду худсоветов.

Зелёный свет давался проектам, спускаемым в форме госзаказа. Заранее было известно, какому фильму предстоят максимальный тираж, громкая премьера и отправка на международный кинофестиваль. Заранее гарантировались положительные рецензии в прессе и, может быть, госпремия и прочие блага.

Таким лентам присваивалась высшая прокатная категория. По сути – статус социально значимого фильма.

В документах кинопроизводства категория именовалась цинично и откровенно – «группа по оплате». По имени режиссёра часто можно было угадать, какую категорию получит его работа.

Высшая предназначалась столпам, например Сергею Герасимову, Юрию Озерову. А также первым лицам Союза кинематографистов. Унизительная третья давалась бездарям или же сомнительным в плане идейности творцам. Остальным полагалась первая либо вторая – по обстоятельствам.

От категории зависели прежде всего гонорары съёмочной группы и количество будущих прокатных копий. Бывало, что их было всего 15 – по одной на каждую союзную республику. Примеры почти спрятанного от публики шедевра – «Скверный анекдот» Алова и Наумова, «Короткие встречи» Киры Муратовой.

Фильмы Сергея Бондарчука и Евгения Матвеева всегда имели высшую категорию. Но функционеры из Госкино давали им разную судьбу. Бондарчука с его понтами, седой гривой, трубкой и близким знакомством с Феллини предъявляли в каком-нибудь Баден-Бадене. А Матвеева с его народной клюквой вроде «Судьбы» и «Любви земной» чествовали на внутрисоюзных мероприятиях да фестивалях стран Востока и Африки.

Вот только загнать зрителя на идеологически правильное кино было иногда очень непросто, несмотря на всю громкую прессу. Зритель норовил улизнуть и отправлялся смотреть какую-нибудь гадость.

В помощь прокатчикам организовывались даже коллективные посещения кинотеатров воинскими частями и прочие культпоходы. Спасала глубинка – в какой-нибудь Удоев завозили один фильм раз в две недели, и посмотреть его успевал каждый удоевец. А куда ему было деваться?

Такая принудиловка и вела к нигилизму юного поколения, толкала его в объятья Чака Норриса, Рембо и Джеки Чана.

И, разумеется, немало шаромыжников от искусства натренировалось выбивать себе материальные блага этой высшей категории.

Вот и сейчас, считаю, был бы велик риск наступить на те же грабли – при всех добрых и резонных намерениях. Сделать так, что публика от ярлыка «социально значимый фильм» начнёт шарахаться. Зато будет кормушка для умеющих говорить правильные слова.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.