Сотня без завтра: как первая партия русских националистов сделала русский национализм невозможным

Царский манифест 17 октября 1905 года, в котором монарх обещал подданным гражданские свободы и Государственную думу, застал врасплох не только либералов с революционерами, но и самих монархистов.

Причем если первые довольно быстро сориентировались и вышли из подполья, приняв заметное участие в выборах в Государственную думу, то монархисты и консерваторы пребывали в полной растерянности от происходящего, ведь прежде сам государь считал, что любая политическая деятельность чужда самому русскому духу. Дескать, долг народа – это слушать государя и не мешать его верным слугам-министрам управлять государством. А тут – выборы. И что делать – совершенно непонятно.

Ситуацию спас питерский врач Александр Дубровин, в гостях у которого и прежде собирались патриотично настроенные мелкие чиновники и интеллигенты вроде него самого. Его кружок быстро превратился в политическое движение, которое ставило своей целью восстановление основ самодержавия и подавление революционных движений.

Александр Дубровин и стал лидером Союза русского народа (СРН) – первой в истории России партии националистов, которая могла бы стать и примером для националистов всего мира в деле защиты интересов народа.

Но, увы, не стала.

Первое время благодаря усилиям местной власти и Министерства внутренних дел Союз русского народа стремительно разрастался. Его отделения возникали в больших и малых городах и даже в селах, а к 1908 году в рядах СРН состояло около 400 тыс. человек.

Параллельно возникли десятки небольших монархических организаций со сходной идеологией. И дело вовсе не в административном ресурсе – люди действительно устали от крови, стрельбы на улицах и бесконечных забастовок, нарушивших всю хозяйственную жизнь страны. Миллионы людей хотели порядка, и как можно скорее, а союз обещал его навести.

Многих беспокоила и тема засилья мигрантов и инородцев, прежде всего поляков и евреев, которые активно участвовали в революции. Для многих людей вопросы наведения порядка казались неразрывно связанными с ограничением прав инородцев.

И вскоре Дубровин мог праздновать победу – по итогам выборов в третью Думу СРН получил 120 мест (в первых двух составах парламента националистов вообще не было).

Здесь бы, конечно, ему стоило сделать паузу и понять, что для управления страной мало кому-то противодействовать. Нужно было формировать собственную позитивную повестку дня, выдвигать какие-то свои идеи.

Но какие могут быть идеи, если царская бюрократия предлагает под ногами не мешаться? А из позитивного – только образ уже практически исчезнувшей к тому времени крестьянской общины с кокошниками да лаптями?

Как однажды заметил философ Василий Розанов, русский народ начинает действовать, когда начальство ушло. А когда власть есть, то все, что смог предложить Дубровин своим депутатам, – это ходить молча на заседания и голосовать по указке правительства.

Стоит ли удивляться, что вскоре СРН погряз в расколах и партийных дрязгах, которые вынудили и самого Дубровина покинуть его ряды.

Интеллектуальный вакуум привел к тому, что вскоре на первое место в информационной повестке русского движения вышла злая энергичная молодежь, уставшая от партийных склок среди депутатов. Они образовали отряды «черной сотни» – как в средневековой Руси называлось ополчение монахов, тот же отряд Пересвета и Осляби, героев Куликова поля.

Причем прославились черносотенцы не столкновениями с «боевыми отрядами» эсеров или большевиков. К примеру, в Одессе лидер местного отделения «черной сотни» граф Алексей Коновницын, член правления Русского общества пароходства и торговли, использовал националистов для захвата местных портов у конкурентов.

Другая крайность – лидеры московских черносотенцев Владимир Пуришкевич и протоиерей Иоанн Восторгов прославились организацией карнавальных «крестных ходов», во время которых практиковалось обливание святой водой каждого встречного в очках. Все ради пира и бюджетного финансирования своей организации.

Стоит ли удивляться, что вскоре слово «черносотенец» стало для многих россиян чуть ли не ругательством?

Но только какое все эти отряды имели отношение к идее русского национализма? К тем вопросам, которые могла бы поднимать партия националистов в парламенте, будь у нее такое желание и возможность?

И главный вопрос: а нужна ли нам вообще партия русского национализма?

Еще до военной операции на Украине я бы ответил: конечно, нужна. Сейчас – не уверен.

Нам больше не нужны ни русские нацики, ни душные русские либералы, ни монархисты, ни коммунисты, ни левые, ни правые – весь этот набивший оскомину дискурс, полагаю, навсегда остался в прошлом столетии. В том, где Россия так хотела стать Западом с его западными «фишками».

Сейчас нам нужны строители новой России, где все друг другу станут роднее и ближе, – вот наша главная задача и идеология.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.