Рок звезды: почему каждый знает, что Виктор Цой жив

В психологии есть такая закономерность: незавершенные истории запоминаются лучше, чем завершенные. Это называется эффектом Зейгарник, в честь Блюмы Вульфовны Зейгарник, чей учебник по патопсихологии был настольной книгой многих из тех советских юношей, которые стремились откосить от армии в годы афганской войны. Может быть, и Виктора Цоя.

Сам же Цой служит хорошей иллюстрацией этого эффекта. В самом деле, история его жизни оборвалась на взлете. Казалось бы, только недавно обошел экраны страны фильм «Игла», только недавно группа «Кино» вышла из тесного пространства клубов и квартирников на телевидение, стадионы, начала гастролировать за рубежом, готовился новый альбом – и вдруг из-за поворота появился злосчастный «Икарус» на латвийском шоссе...

Поэтому и посмертная судьба у Цоя иная, нежели у других звезд русского рока, ушедших от нас молодыми в те же годы, – Майка Науменко и Александра Башлачева, на концерте памяти которого Цой успел выступить. Они – культовые, чтимые. А Цой – жив. Можно ничего не знать о Цое, но то, что он жив, знают все.

Мало того, никто больше не жив. Попытались объявить живым умершего Пашу Техника, перекрасив стену Цоя на Арбате, – не вышло.

И даже живые не столь живы. «Боб, ты наш бог», – писали на питерских стенах поклонники Бориса Гребенщикова*. Но этот бог умер, хоть и существует еще физически. А Цой – что ему сделается? Должен остаться только один. И он остался.

Виктор Цой – это недорассказанная история русского рок-идола. Человека такой породы, которой не было в СССР, зато была на Западе, в Англии и Америке.

В то время, в конце 1980-х, у нас появлялось многое из того, что там было и чего у нас прежде не было. Первые частные рестораны, банки, биржи. Первые миллионеры (тогда еще не миллиардеры). И рок-идол – тоже первый.

Хотя с другой стороны, Цой занял в народном сознании место, опустевшее после смерти другого идола, из другого жанра, – Владимира Высоцкого. Их сравнивали и сравнивают, тем более что по-корейски фамилия Цой и значит «Высоцкий».

Цоя называли «Высоцким для молодежи». Та молодежь – сегодня уже предпенсионеры, но их дети (те, что не увлеклись рэпом) по-прежнему слушают и поют песни Цоя, а не какой-то новой звезды. Ничего не поделаешь, рок-н-ролл мертв. А Цой – жив.

Вместе с тем, если сравнивать с Высоцким, Цой – нестандартный народный кумир. У Владимира Семеновича, как и положено у русских, все на разрыв, все на нервах, душа нараспашку. Виктор Робертович подчеркнуто сдержан, отстранен. Высоцкий погиб от пьянства и наркоты. Цой в момент аварии был трезв как стеклышко.

Говорят, что Цой, наполовину кореец по крови, внес в русский рок азиатский дух, мотивы буддизма и даосизма. При желании что-то подобное можно найти в его текстах, но, вообще-то, по своему воспитанию он был совершенно советским человеком.

Другое дело, что внешность помогала ему строить свой образ, а модный в то время Брюс Ли послужил образцом. Стоит вспомнить, что и Гребенщиков пытался изображать тибетского посвященного.

Впрочем, в то время вся страна стремилась к какой-нибудь духовности. В дзен, кришнаизм и прочий нью-эйдж страстно врубались расплодившиеся «неформалы», и ту же мудрость Востока несли в массы новейшие контркультурные издания. На этом фоне Виктор Цой выглядел интеллектуалом, в особенности для «восьмиклассницы» из промышленного региона, тянущейся к высокому.

На самом деле глубокие смыслы текстов Цоя – мастерски сотворенная иллюзия или, говоря буддийским языком, майя. Толика абсурда в сочетании с «нездешней» интонацией давала мощный суггестивный эффект. Хотя, по сути, «у меня есть река, только нет моста, у меня есть мыши, но нет кота» мало чем отличается от киркоровского «рыбка моя, я твой глазик, банька моя, я твой тазик». Впрочем, победителей не судят.

Судьба Цоя наложилась на судьбу страны. Он погиб в 28, она умерла от старости и предательства в 74, но есть что-то символичное в том, что ему, пророку «перемен», всего года не хватило для того, чтобы увидеть их результат. В новую эпоху мы вошли уже без Цоя – так Моисей не увидел страну обетованную, в которую он вел еврейский народ.

Гибель Цоя была, возможно, первым событием, натолкнувшим наших сограждан на мысль о роковом значении августа. Гадать о том, как бы сложилась его судьба, если бы он не застрял навечно между двумя эпохами, бессмысленно.

Однозначно можно сказать, что судьба уберегла его от определенного количества позора. Не довелось ему спеть на предвыборных концертах 1996 года, пьяный Ельцин не трясся на сцене под «Группу крови». И не стал он, подобно Шевчуку, «Витей-музыкантом». И не выступал в Черногории у иноагента Гельмана**.

Зато сегодня Виктор Цой обретает новую актуальность как самый евразийский из русских рокеров, доказывающий, что наша массовая культура с давних пор тянулась к многополярному миру.

Возможно, уже сегодня солдаты Корейской народной армии поют под гитару у ночного костра в степях Новороссии, как мы когда-то пели в студенческое время, лет 40 тому назад: «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле».

Кто знает, какие еще плоды может дать погибшее зерно?

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

*Признан Минюстом РФ иностранным агентом.

**Признан Минюстом РФ иностранным агентом, внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.