Треш над головой: почему поклонники Паши Техника паразитируют на Цое

О неугомонности фанатов скандального рэпера – обозреватель «Абзаца» Филипп Фиссен.
Идея превратить стену Цоя в стену плача по Технику возникла у поклонников последнего в день похорон скандального рэпера, умершего от неразборчивости в приёме стимулирующих препаратов.
Первые впрыски баллончиков появились в ночь на 10-е. Неизвестные вандалы залили памятные граффити в честь кумира рок-н-ролла надписями о своём – о Паше. После переключились на мурал в Петербурге. Размножились спорадически.
«Споры» Техника – поклонники его многочисленных и таких же спорных (с порно, кстати) художественных высказываний, состоявших в основном из матерщины и упоминаний о запрещённых веществах, – были тут же названы вандалами.
Не стану отстаивать неприкосновенность стены Цоя. На мой взгляд, любые граффити – это вандализм. Даже Бэнкси. Хотя творчество загадочного британца представляет концепцию «антиграффити», в которой сама идея расписывания стен уже ставится под сомнение, пародируется.
Стена у Бэнкси – часть художественной композиции, а не просто замена холста. Бетон и штукатурка изменяются на молекулярном уровне, когда на неё падает взгляд художника.
Граффити в Петербурге – это вандализм в квадрате. Будь то исторический район или индустриальный, граффити уродует город, построенный для упрочения величия страны. Так что защищать стену Цоя я не стану. Сравнивать творчество тоже.
Виктор Цой ушёл из жизни в возрасте 28 лет. Его сознательный и творческий путь был вдвое короче, чем у сорокалетнего Паши. Как тот и другой распорядились этим сроком – порассуждать можно, тем более что сроки вышли.
В рассуждениях о Цое самым нелепым было бы слово «карьера». Вот уж к чему он точно не стремился. Он играл, пел, записывал, выступал, снимался в кино, руководил музыкальным коллективом, был участником большого движения рок-клуба – да. Но не делал карьеры. Не выстраивал стратегии популярности.
При этом, что вовсе не характерно для рок-музыканта, оставался человеком нравственным и принципиальным. Не был скандальным.
Зато скандал – второе имя Техника. Его треш-контент, тщательно выверенный и взятый под крыло профессионалами шоу-бизнеса, создал образ бесшабашного и вольного старателя-одиночки в поисках немудрящего безответственного благополучия.
Человек он, скорее всего, был неплохой. Помогал детям Донбасса, если это не было частью карьерной стратегии. Поддерживал страну хоть бы и высказываниями.
Однако губил себя и тех, кто рядом. Сидел два срока за пристрастие к запрещённым веществам – это не манифест, а просто слабость, которую он и сам признавал.
Из-за этой же неугомонной скандальной круговерти, превращённой ради хайпа в непристойную рутину треш-совокуплений на камеру, в беду попали несколько девушек. Их жизнь и психика оказались исковерканными, пока Паша блистал в лучах извращённой «славы». Юлия Финесс, опустившаяся и находящаяся на лечении партнёрша Техника по экстравагантным эскападам, отвратительным, с точки зрения того же Цоя, ценившего верность и любовь, – тому подтверждение.
Так что же у них общего? У героев поколений прошлого и сегодняшнего совпадений нет. Только стена общая оказалась. Там поклонники треша и вседозволенности и высказались – взяли реванш над поклонниками музыканта.
Как ещё они могли проявить своё воспитанное в беспорядочных связях и неразборчивых употреблениях естество? Только пятная то, что дорого другим.
Являются ли поклонники Техника продуктом тех самых «перемен»? Вряд ли. Их наслаждение – в другом. Не в сопротивлении. В получении всего и сразу. В лёгком доступе не только к благам, о происхождении которых они не думают, но и к излишествам. К скверне, брани, грубости, вандализму.
Они и не думают и не должны задумываться о выборе. Паша показал им путь, где можно уступить слабостям, дать им овладеть личностью и на этом построить успешную карьеру. Карьеру потребителя, карьеру плывущего в потоке, замусоренном нечистотами жизни. Самому быть отбросом без устремлений и призвания. Жить и умереть в бессознательном состоянии куколки, без попытки вырваться из кокона, сковывающего человека соблазнами непротивления греху.
В таком гробу при жизни движение и жесты ограничены его стенками – узилищем пороков, задавивших насмерть любое желание, кроме самых низменных. В нём можно только падать.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.