Орущая тишина: какое место в советской культуре занимал Андрей Вознесенский

Поэт в России должен жить долго – или умереть молодым. Андрею Вознесенскому не удалось ни того, ни другого. Возраст, в котором он покинул наш мир, – 77 лет – можно назвать преклонным, но посмотрите, например, на Александра Кушнера и Юнну Мориц, которые не сбавляют темпа поэтической работы, приближаясь к 90-летнему рубежу.

К тому же в свое последнее десятилетие Вознесенский тяжело болел и фактически отсутствовал в текущей литературной жизни, в которой он так мощно гремел в лучшие годы. Удивительно, что его любимая жена Зоя Богуславская, будучи на девять лет старше него, жива до сих пор и миновала столетнюю отметку.

Вознесенского никогда не рассматривали отдельно, он всегда был одним из эстрадных шестидесятников. Трое основных (Евтушенко, Вознесенский, Рождественский) и двое пристяжных (Ахмадулина как женский голос и Окуджава как поющий поэт).

Можно сказать, что Евтушенко в этой основной троице олицетворял мысль народную, Рождественский – мысль партийную, а Вознесенский был воплощением советского интеллигента.

Во времена его молодости интеллигенты делились на физиков и лириков, которые спорили между собой о том, кому принадлежит будущее. В контексте этого спора Вознесенский занимал очень удачную позицию. По образованию он был архитектором, а эта профессия сочетает в себе гуманитарное творческое начало и точный математический расчёт.

Андрей Андреевич с отрочества бывал на даче Бориса Пастернака в Переделкине, но называть его последователем даже раннего, близкого к футуристам Пастернака я бы не стал.

Пастернак – «собеседник рощ», природа для него на первом месте и лучшие страницы «Доктора Живаго» связаны именно с описанием природы. Для Вознесенского природа вторична по отношению к вещам, о чем свидетельствует его знаменитое сравнение: «чайка – плавки Бога».

Если для Пастернака «цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех», то Вознесенский весь в шумихе, в медийности. И даже когда он пишет: «Тишины хочу, тишины!» – понимаешь, что желание тишины для автора – лишь еще один повод поорать вволю.

В смысле поэтики Вознесенский с его смелыми эскападами, «прыжками в ширину» более наследует Семену Кирсанову, который сам себя называл «циркачом стиха». А вот в общественном смысле он скорее пытался занять место другого литературного деятеля – Ильи Эренбурга, ушедшего из жизни аккурат тогда, когда Вознесенский входил в силу. Это роль такого специального человека для контактов с западными интеллектуалами. Человека, лояльного советской власти, которому позволяется больше, чем остальным.

Как интеллектуального стилягу, человека западной ориентации его воспринимали и многие в СССР, включая наивного Хрущева, который кричал в 1963 году: «Убирайтесь вон, господин Вознесенский, к своим хозяевам!» Но к тому времени поэт уже успел побывать в США, Италии, Франции – и это было только начало.

Ни у одного из советских поэтов нет такого количества стихов о Париже, и даже свою гранд-поэму о Ленине он назвал «Лонжюмо». Ему позволялось человечное, далекое от принятых идейных клише отношение к современной западной культуре и даже к западной политике. Он мог дерзко оплакать Мэрилин Монро. Он мог дружить с семейством Кеннеди.

В стране, где чиновники требовали от стихов быть простыми, напевными и понятными народу, Вознесенскому разрешалось писать вызывающе сложно, ярко до аляповатости, а порой и о вещах, выходивших за рамки повседневного опыта его читателей. И тем не менее, он был популярен, причем не только благодаря нескольким песням на его стихи и рок-опере «Юнона и Авось».

Может быть, его главная заслуга в те годы в том и состояла, что он показывал читателю: да, поэзия может и имеет право отличаться от типовых ямбов о родных березках. Не у всех же был доступ к самиздату, к стихам Бродского или лианозовцев. Приходилось учиться у Вознесенского.

В постсоветское время Андрей Андреевич предсказуемо стушевался. Официальный посредник между западными интеллектуалами и русской культурой стал не нужен, как не нужен стал и разрешенный авангардист. И тем, и другим начали заниматься все кому не лень, а вот спрос на вещи такого рода резко упал.

Зато сегодня у нас есть возможность прочитать Вознесенского другими глазами, без привязки к обстоятельствам его времени. Уверяю вас, открытия гарантированы.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.