Болтун-находка: какой урок преподали нам реформы Горбачёва
Фото © Мусаэльян Владимир, Песов Эдуард / ТАСС

К 40-летию прихода к власти последнего советского генсека – обозреватель «Абзаца» Игорь Караулов.

Я помню солнечный мартовский день 1985 года. У нас в МГУ был финальный зачёт по аналитической химии. Эта весёлая разноцветная наука давалась мне очень легко, поэтому я отстрелялся первым и бодро пошёл на выход по тёмному коридору химфака.

Вдруг моё внимание привлёк звук радио, доносившийся из открытой двери кабинета. Молодой человек, уже переживший два тура «гонки на лафетах», эту интонацию диктора не мог спутать ни с чем. Не дослушав дежурных траурных фраз, я вернулся и сообщил своим одногруппникам: «Вы будете смеяться, но у нас опять умер генсек».

Кто придёт на смену Черненко, было ясно загодя. Конечно, молодой Михаил Горбачёв, который стал членом Политбюро относительно недавно, в последние годы жизни Брежнева, и в свои 54 смотрелся белой вороной на фоне престарелых коллег.

Он тут же возглавил комиссию по организации похорон покойного вождя, а это значило, что новым генеральным секретарём ЦК КПСС, первым лицом в Советском Союзе, сделается именно он. Так оно и вышло 11 марта 1985 года.

Чтобы понять, как чувствовал себя новый лидер, нужно принять во внимание не только реалии, но и идеологические рамки, в которых он вынужден был действовать.

С одной стороны, Горбачёву досталась вторая держава мира, крепко стоящая на ногах и населённая спокойными, не привыкшими протестовать людьми. Что называется, too big to fail – слишком большая, чтобы рухнуть. С другой стороны, существовал фактор времени, который заставлял советский правящий класс нервничать.

Дело в том, что, в отличие от современной России, которая живёт как получится и в которой самочувствие руководителей напрямую не зависит от достигнутых результатов, Страна Советов жила по плану. Была пятилетка, требовавшая неуклонного роста во всех отраслях хозяйства. Этот план нужно было обязательно выполнить, а лучше – перевыполнить. Перспектива даже временного экономического спада рассматривалась как крах дела Ленина.

Досаднее всего было то, что главный план, именуемый «Программой Коммунистической партии», обещал стране коммунизм к 1980 году. Однако вместо коммунизма к указанному сроку мы имели войну в Афганистане, международную изоляцию и нехватку нужных людям товаров в магазинах любого рода – от гастрономов до книжных. Нужно было как-то объяснить людям, что происходит, и обрисовать внятную перспективу.

Таким образом, советских вождей поджимало время, и они, на первый взгляд всевластные хозяева страны, чувствовали себя как на раскалённой сковородке. И если три предыдущих генсека не решались на перемены из-за преклонного возраста и плохого здоровья, то Горбачёв был обречён возглавить реформы.

История их слишком известна, чтобы её пересказывать. Известен и их бесславный итог. Отмечу лишь три момента.

Во-первых, никакого плана реформ не было, было лишь смутное, но навязчивое ощущение, что «надо же что-то делать». Из четырёх всадников горбачёвского апокалипсиса (ускорение, перестройка, гласность, демократизация) первым из-за кремлёвской стены выпрыгнуло ускорение, то есть изначально реформаторы считали, что достаточно простого административного усилия, чтобы колёсики хозяйственного механизма завертелись быстрее. Такова была их концептуальная нищета.

Во-вторых, Горбачёв с самого начала не смог завоевать доверие людей. Тут всё было один к одному: и багровое пятно на лбу, в котором видели зловещее знамение; и способность производить обильную бессмысленную болтовню; и Раиса Максимовна, своей активностью обеспечившая мужу репутацию подкаблучника.

Антиалкогольная кампания, которая стала первым большим делом горбачёвской эпохи, не смогла заставить людей меньше пить, но стала оскорблением для десятков миллионов граждан, не имевших никакого отношения к алкоголизму.

Горбачёву не доверяли даже диссиденты, которые до самого конца ожидали от него подвоха, возврата к репрессиям, подозревая, что послабления нужны власти лишь для того, чтобы переписать и потом пересажать всех вольнодумцев.

Наконец, в-третьих, ослабление гаек пошло на пользу прежде всего тем силам, которые работали на развал страны. Амнистия «политзаключённых» дала свободу и возможность действовать тысячам прибалтийских, украинских, кавказских националистов. Разрешение частного предпринимательства позволило легализовать капиталы бандитов и коррупционеров. Потепление в отношениях с Западом открыло страну для иностранных разведок. А вот те, кто мог бы работать на укрепление государства, в новых условиях оказались ненужными, а подчас и презираемыми.

Если вы спросите меня, какой главный урок я извлёк из горбачёвского времени, отвечу так. Каким бы прочным ни выглядело государство, как бы нам ни казалось, что от него не убудет, если в нём чуть-чуть поковыряться, на самом деле оно хрупко и его выживание зависит от каждого из нас.

Спустя 40 лет с того весеннего дня, когда прекраснодушный болтун оседлал великую, но разленившуюся империю, этот урок представляется мне по-прежнему актуальным.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

telegram
Рекомендуем