Не в коня текст: почему жители России забывают школьную классику и что нам с этим делать

ВЦИОМ проверил знания россиян по литературе. Нет, не о Джойсе и не о Прусте шла речь, все вопросы (их было четыре) ограничивались школьной программой. При этом не сказать, чтобы эти вопросы были чересчур заковыристы. В Сети иногда попадаются тесты с вопросами типа «Каким танцем начался первый бал Наташи Ростовой» – и тут бессильны даже иные профессиональные филологи.

В данном же случае социологи спросили всего лишь о том, персонажем какого произведения является Наташа Ростова. Представьте себе, 65% опрошенных всё-таки назвали «Войну и мир» (а 35%, видимо, анекдоты про поручика Ржевского).

Почти столько же, 63%, знают, что стихотворение Лермонтова, начинающееся строчкой «Скажи-ка, дядя, ведь недаром», называется «Бородино» (а что думают остальные 37%? «Ватерлоо»?).

О том, что Пушкин творил в XIX, а не в каком-то другом веке (т.е. что он не сочинял од Екатерине Великой и не состоял в Союзе писателей СССР), знают всего 45% наших граждан. Это уже сильно настораживает, ведь совсем недавно вроде бы вся страна отмечала 225 лет со дня рождения «нашего всего».

Наконец, самый коварный вопрос: «Кого убил Чичиков?» Это, конечно, западло. Лишь 16% сообразили, что Чичиков никого не убивал, поскольку «Мёртвые души» вообще про другое.

В итоге 35% опрошенных ответили правильно на три или четыре вопроса, то есть у них в голове сохранились хотя бы какие-то обрывки школьных знаний, а вот 16% не смогли ответить ни на один – и это на самом деле страшная цифра; выходит, каждый шестой из людей, которые ходят с нами по одним улицам, – tabula rasa, алмаз неогранённый, которому что Пушкин, что дю Белле, что Проперций – одинаково пустой звук.

Я не буду распинаться о том, как важна русская классика для воспитания молодого поколения, как полезно бывает в жизни умение разложить по полочкам образ Катерины из пьесы «Гроза». Если человек кладёт плитку или чинит смартфоны, ему это, наверное, и не нужно, а голову забить можно и иной информацией – от популярной психологии до компьютерных игр.

Но как тогда быть с нашим культурным кодом, частью которого являются произведения из школьной программы? Чичиков – это бричка, а не топор, а топор – это Раскольников. У Андрея Болконского – дуб, у Гаева – шкаф, у Онегина – боливар, брегет и лепаж. Всё это вросло в русский язык, если мы утратим это богатство, мы не то чтобы перестанем понимать друг друга, но перестанем осознавать, зачем мы именно русские, а не какие-то другие, и что вообще означает быть русским.

Однако культурный код, оставаясь без употребления, забывается. Точно так же, как мы забываем ПИН-код банковской карты, если регулярно ею не пользуемся. Школьная программа с годами уходит из памяти, это нормально. Мне сейчас почти не верится, что на вступительных экзаменах в МГУ я мог сказать что-то осмысленное про уравнения Максвелла. Для того чтобы школьная классика не до конца выветривалась из головы, нужно, чтобы в окружающем мире о ней хоть что-то напоминало.

Прежде, например, в этом очень помогала качественная журналистика. Например, был великий публицист Максим Соколов, тексты которого были полны литературных цитат. Но эта журналистская школа уходит, да и текстов больше чем на экран смартфона сегодня почти не читают, а подчас и вовсе читают одни заголовки – куда тут ввернуть литературу?

Интерес к классике неплохо подогревают экранизации: человек посмотрит фильм, а потом, глядишь, и откроет книгу, с которой расстался много лет назад. Вот только и здесь нас ожидает засада. Порой экранизаторы настолько увлекаются собственными фантазиями в ущерб смыслу литосновы, что лишь запутывают зрителя.

Например, только отгремел странный сериал режиссёра Мирзоева по Достоевскому, как опять двадцать пять: наш любимый Эмир Кустурица собрался снимать гибрид «Преступления и наказания» и «Идиота». Это вообще как? Князь Мышкин пойдёт убивать старушку? Неудивительно, что люди так спокойно воспринимают идею Чичикова-убийцы – возможно, в каком-то фильме он уже кого-нибудь грохнул.

Тем не менее помимо присутствия литературы в повседневной жизни важен и тот начальный багаж, с которым человек выходит из школы. И тут нас ожидает самая печальная новость: на три из четырёх вопросов вчерашние школьники и студенты (18–24 года) ответили хуже, чем более зрелые люди (35–44). Видимо, неуклонная дебилизация нашего образования – не выдумка алармистов.

Стало быть, если литература по-прежнему останется падчерицей для наших культурных властей и СМИ, то нынешние молодые люди через 20 лет по уровню своих остаточных знаний о русской словесности вполне сравняются с фонвизинским Митрофанушкой.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.