Госпожа министерша: почему Екатерина Фурцева была спасением для советской культуры

Первая женщина-министр в советском правительстве. Символ и синоним авторитарного руководства ведомством для одних, чуткий и неравнодушный энтузиаст для других. Какой она была, Екатерина Алексеевна?

По воспоминаниям современников – красавица. Не пышная, без роскошных форм, томных взглядов, неги и грации. Это была другая красота: ладная, убористая, энергичная.

Она оставалась на посту до самой кончины, случившейся 24 октября 1974 года. Когда-то обиженная и даже раздавленная решением Хрущёва изгнать её из высших сфер (президиума ЦК) на министерскую должность, которая для неё была понижением и даже падением, она не сдалась, не охладела к госслужбе, а взялась управлять советской культурой цепко, деловито.

Проявляя недюжинный характер, Фурцева позволяла себе противоречить всемогущему КГБ и его амбициозному лидеру Андропову. Добилась порядка, при котором КГБ не имел голоса в вопросах выезда за границу деятелей культуры.

При Фурцевой открывались новые театры: знаменитая Таганка Любимова, «Ленком» Захарова, мастерская Табакова. Ей своим назначением во МХАТ обязан был Олег Ефремов, а переводу в Театр на Малой Бронной – Анатолий Эфрос. В них Фурцева увидела будущее советского театра.

Она привезла в Москву «Мону Лизу». Первой отправила Большой на гастроли в США, заразив Америку неизлечимой любовью к русскому балету.

Она устраивала выставки импрессионистов, которых до неё держали в загоне. Выставляла неоднозначных Шагала и Леже в Пушкинском. А некоторые из деятелей советской культуры считали её матерью жёсткой цензуры и королевой запретов.

Пламенный пассионарий, Фурцева была исключительно подвижна и превосходила министров-мужчин принципиальностью и стойкостью. Если её захватывала какая-то идея, она отдавалась ей со страстью, на какую способна только истинно влюблённая женщина.

Возможно, её критики просто не хотели понять, насколько она настоящая. Искали в ней изысканность, гибкость, эстетство и гламур, «полагающиеся» министру культуры. А она была жестка и прямолинейна как истинный коммунист. Смогла когда-то и в лётчицы рвануть, и Москвой ворочать на посту первого секретаря горкома. И при этом вечно увлекалась новым, неизведанным.

Почтение Фурцевой ко всему русскому иногда вываливалось за границы тогдашних идеологических догм. Она вдруг, несмотря на сопротивление начётчиков из ЦК, выпустила грампластинку с записью перезвонов церковных колоколов – единственную в своём роде. И это было шире, чем просто музыкальный проект. Художественная концепция, поразившая новизной.

Она болезненно переживала, что не смогла спасти церковь Успения на Сенной (тогда – площадь Мира) в Ленинграде. Городские чиновники проигнорировали её письмо, и в груду битого кирпича обратился шедевр.

Едва ли с Фурцевой сравнится какой-нибудь из западных министров культуры. Ни Мальро, ни Пруст, ни Дрюон не были на этом посту столь заметны и так противоречиво восприняты культурной элитой.

Екатерина Алексеевна казалась кому-то простоватой, резкой и даже грубой. Но эти кто-то получали по её распоряжению сцены и выставочные залы. Не было в ней их мелкой мстительности и ехидства. Ни интриганством, ни лизоблюдством не выпачкала она себя.

Только и оставалось завистникам шипеть анекдотами да сплетнями о её якобы алкоголизме да романах. Впрочем, глядя на Фурцеву, можно было поверить, что она влюбчива. Так ярко горела. Пусть не всегда проникала в суть искусства, но принимала его и не боялась обжечься о новое.

Наверное, неправильно, что память о ней пока внятно не отражена в художественных произведениях. Женщина, воспетая художниками и композиторами, – этот образ ей подошёл бы. А мы приблизились бы к загадочному явлению, которое собой представляет русская красота.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.