Чайлдфрики: чем опасно движение «свободы от детей»

Если в английском языке разница между personal и public чисто понятийная, то в русском между словами «личный» и «публичный» она бросается в глаза. Будто антонимы.

Личная свобода отказаться от потомства в угоду комфорту – это одно. А агрессивная идеология, подающая такой отказ как акт благодеяния ради всего человечества, – совсем другое. Это уже не личный выбор, а принуждение. Вполне тянет на деструктивную сектантскую доктрину.

Не оставлять потомства – грех. Так считают религиозные общины многих конфессий. В православии такое решение, принятое как тяжёлая ноша, связано с уходом от мира в целом, не является примером для подражания. Это именно личный выбор.

А вот у кумушек-феминисток третьей волны превращение женщины в чайлдфрика – существо, презирающее детей и деторождение, – именно призыв. Навязчивый и желчный.

Они высмеивают материнство и детство. Культивируют пренебрежение к естеству. Отрицают заложенный в нас природой механизм выживания человечества.

Прерывание беременности стало фетишем для воинствующих дам, встревающих в разговоры окружающих. Прерывание рода человеческого – цель, поставленная перед ними организаторами секты.

Нужно ли женщинам рожать – вопрос нелепый. Собственно, это и не вопрос вовсе. Обстоятельства и желание сами решают, когда и сколько.

История последних десятилетий показывает, что чем выше уровень жизни сообщества (страны, региона), тем меньше в нём рождаемость. Поэтому требования к правительствам о больших социальных благах ради демографии необоснованны. Правительства сознательные без напоминаний делают многое, чтобы повысить рождаемость, снизить убыль населения, облегчить воспитание детей и подростков.

В России, как мы знаем, за последние годы в этой области сделано много. Иногда развращающе много.

Семейные лодки разбиваются не о быт, а о взбалмошную эгоистичную идейку, фантом, превращённый в ментальное оружие. Чайлдфри пропагандируется как стильный, модный, молодёжный.

«Беззаботная молодость, зрелость, старость – мечта каждой эмансипированной женщины», – гласит феминистский канон. А счастья нет. Феминистки по-прежнему пугающе злобны. Неудачливы. Скучны и неприятны.

Раздражение, которое они призваны вызывать, и есть механизм разрушения общества. Или «патриархата», как называют они его.

Слова в их языке всегда значат что-то другое. Оторваны от истинных значений. Бездетность, звучащая трагически для многих, у них оказывается свободой.

Зачем свобода, когда нет ничего после тебя? Ну, допустим, остаются дела после деятельных, произведения – после талантливых, память – после добрых. Но мы видим, что остаётся от былой красоты у ещё далёких от увядания женщин вследствие бездумных хирургических вмешательств.

Вырождение, вымирание, тлен – вот что пропагандирует чайлдфри под маской личного выбора. Русский язык обладает удивительной способностью всё расставлять по местам. Называя вещи своими именами по-русски, мы сбрасываем морок дурости с понятий. Срываем упаковку мнимой загадочности довольно паскудных явлений.

Должно ли общество напрягать бездетных ради блага народа? Возможно, в какой-то степени. В СССР был «налог за бездетность» – не очень давящий на карман, но совершенно внятно расставляющий приоритеты общества.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.