Рождены, чтоб Кафку сделать былью: какую кончину предсказал писатель западному миру

Ровно 100 лет назад – 3 июня 1924 года – ушёл в лучший из миров Франц Кафка. Было ему 40 лет, и до начала пятого десятка не дожил он ровно месяц.

Не был он утончённым стилистом, на первое место всегда ставил фабулу, что обусловило сравнительно лёгкую переводимость его сочинений. Его болезненные миры инвариантны, равно глубоки и интересны для представителей любой языковой культуры. Его иносказания подхватывают и развивают все кому не лень. Они легко вошли в ткань искусства нового времени, будто только того и ждавшего.

Мало того, сочинения Кафки с каждым годом становятся всё актуальнее и актуальнее, обрастая плотью горячей злободневности. И это печально. Придуманные им будто в горячечном бреду абсурдистские конструкции, бесчеловечные по своей природе, день ото дня становятся всё реальнее. Достаточно лишь открыть свежую газету, включить телевизор или залезть в Интернет.

Так называемый Запад словно сговорился действовать себе во вред, по непостижимой нормальному человеку логике – не иначе кафкианской. Чего только стоит сдача европейскими странами собственных национальных интересов в пользу заокеанского дядюшки или накручивание на ровном месте антироссийской истерии, ставшей уже массовым психозом, требующим всё новых и новых жертв вплоть до полного самосожжения одержимых им сообществ, а то и целых государств.

Проще всего, конечно, списать всё на безмерную глупость тамошних властей предержащих или на психические отклонения, позаимствованные ими от Леопольда фон Захера-Мазоха. Но как-то ведь они себе объясняют собственные поступки. Значит, выстраивают какие-то ментальные конструкции, пусть и девиантной природы.

Мы же, со стороны глядящие на их самоубийственные фортели, только диву даёмся и задаёмся хрестоматийным милюковским вопросом: что это – глупость или измена?

Наблюдать за этим театром абсурда не только страшно, но и по-своему интересно. Ибо непонятно.

Словно герой Кафки, пытаешься найти хоть какую-то логику в действиях оппонентов, но все попытки оказываются тщетными. Оттого и пребываешь в недоумении и беспокойстве: какое ещё суицидальное коленце выкинет этот странный субъект в твидовом костюме или та очередная экзальтированная дама на высоком посту? И главное – зачем? Откуда вообще взялась такая к нам ненависть? Ненависть неистребимая и совершенно иррациональная.

Значение Кафки как писателя и мыслителя переоценить трудно, ибо он изобрёл особую литературу, никак не связанную со столбовым своим развитием. Нет в ней преемственности – литературной традиции, уходящей корнями к каким-нибудь классикам, будто родилась она на пустом месте.

Впрочем, один из своих самоубийственных сюжетов он всё-таки позаимствовал. Правда, из преданий старины глубокой. Это история некоего Актеона, пошедшего вместе с такими же, как он сам, юными шалопаями на псовую охоту, заблудившегося и случайно узревшего готовящуюся к купанию голую Артемиду, которая, озверев от такой наглости, превратила соглядатая в оленя. В том смысле, что телом-то он стал оленем, а разумом остался человеком.

Полагаю, Франц Кафка хорошо был знаком с этой историей. Думается, он даже сделал её глубже. В его вариации окружающие понимают, что перед ними не просто насекомое, а именно Грегор Замза, и от этого становится ещё страшнее.

Справедливости ради, ужасную историю Актеона знал не один только Кафка. Но его предшественники, вспомним хотя бы произведения «Король-олень» Карло Гоцци или «Калиф-аист» Вильгельма Гауфа, старались мягчить душераздирающую фабулу, сделав её как минимум не столь людоедской.

Один только Кафка всё усугубил. Ему одному история пришлась по вкусу именно в своей натуралистичной, висельнической безвыходности, показавшись даже недотянутой. Олень – это слишком красиво. То ли дело перебирающее лапками, наполненное слизью насекомое, которое любому уважающему себя бюргеру рефлекторно хочется раздавить. Кафке ли этого не знать?

Ему ли не знать, что все эти европейские завихрения, словно тяжёлое аутоиммунное заболевание, неизбежно приведут своего носителя к печальному финалу.

В связи с этим вспоминается наше ёрническое: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». С одной только поправкой: теперь уже не «мы», а «они».

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.