Книга Исаича: как Солженицыну подарили вторую жизнь

На этот шаг, сделанный 27 мая 1994 года, нобелевский лауреат не сразу решился. Несколько лет он вёл переговоры с руководством новой России. Уж не знаю, сам ли или дело улаживали профессиональные переговорщики из шефствующей над его творчеством конторы.

И только после гарантий, данных лично президентом Ельциным, выделения Исаичу и его семье элитной жилплощади в столице и заверений самого мыслителя об отказе от политической деятельности приступили к разработке мероприятий по торжественному возвращению к пенатам утомлённого эмиграцией вермонтского старца.

Маршрут был выбран с таким расчётом, чтобы гуру демократии лично смог обозреть необъятные просторы вновь обретаемой им Родины, поговорить по душам с ломающим шапки пред его мудростью «рюски мюжик».

Размах запланировали грандиозный. Шествие Солженицына через всю страну – от Дальнего Востока до Москвы – на поезде должно было соответствовать высокому статусу события: действующий нобелевский лауреат, изгнанный прежней властью, обнимает необъятное.

Задуман был не просто помпезный акт всеобщего восхищения, достойный сотен хронистов и кисти автора полотен в стиле «торжественная раздача нижнего белья нижним чинам в высочайшем присутствии». Триумф не уступал вхождению Клеопатры в Рим.

Путешествие светоча демократии продолжалось два месяца, с ежедневными репортажами с мест сошествия его из салон-вагона наряженного «в чистое» подвижного состава.

А что народ? Безмолвствовал? Вовсе нет.

К тому времени народ успел хлебнуть демократии через край. Помню чей-то отчаянный стон, начертанный на бетоне забора, отделяющего умирающий завод от толпы торговцев: «демократы каждый день убивают 50 000 человек». Скрупулёзность подсчёта жертвенного сбора, уверенность в каждой букве послания буквально вопили: если не демократия, то демократы в стране есть. И отношение к ним неоднозначное.

Были протесты. Люди, в чьём поклонении светочу организаторы шествия не сомневались, высказывали негодование. Старца и отца демократии неприветливо гнали как предателя и иуду. Широк русский человек. Не сузишь. И в любви, и в неприятии он щедр.

Но Исаич не струхнул, не повернул оглобли бронепоезда вспять. Не остановить сверкающего белым боком коня Кали-юги.

В Москве ждала его новая ослепительно яркая жизнь. Встречи с вершителями судеб и прометеями экономики.

После смерти улица, монумент и центр Русского зарубежья на Таганке увековечили память Солженицына. Вряд ли в американском Вермонте, где он провёл два десятка лет, осталась хотя бы музей-квартира.

Второй жизнью Исаича стало именно это четырнадцатилетие в России после возвращения. А скитания его в далёком краю не стали даже одиссеей в стиле литературного хулигана Джойса. Там было лишь ожидание чего-то настоящего, в том числе материального.

Он прибыл к нами со знанием, «как им обустроить Россию». Сработал план или погибли замыслы, но попытка засчитана. Он решился быть с нами в те годы. Какое счастье, что они миновали.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.