Брал бархат: почему был так неотразим Юрий Яковлев

Он помахал нам всем ручкой и ушёл в вечность. А заменить его решительно некем. В советском кино вообще было время незаменимых. Эпоха ручной сборки. Теперь – конвейер.

Василий Ливанов утверждал, что актёр – это прежде всего голос. Самому ему случилось простудиться на съёмках «Неотправленного письма» Калатозова и навсегда просадить связки. В результате мы получили незабываемый тембр Шерлока Холмса, Карлсона и Удава из «38 попугаев».

А Юрий Яковлев ничего себе не ломал. Его бархатный баритон был дарован природой.

Иному актёру одного только этого уникального голоса было бы достаточно, а у Яковлева был ещё великий талант и рафинированная внешность. Хотя в 1948 году приёмная комиссия ВГИК, куда юноша подал документы, сочла его некиногеничным. И Яковлев пошёл в «Щуку» на курс Цецилии Львовны Мансуровой, которая сама трогательно стеснялась собственной внешности, в особенности широких кистей – всё норовила их спрятать.

Щукинское училище Яковлев окончил в 1952 году и поступил в Театр Вахтангова за углом, откуда выбыл только через 60 лет по истечении срока жизни. В отличие от жён, театру он оказался верен.

Театр Вахтангова обладал в то время загадочным каким-то свойством: будучи вполне традиционным, при отсутствии концептуальных прорывов он аккумулировал немалое число звёздной актёрской братии. Вахтанговская сцена была актёрской.

Рассказывать о том, каким гениальным был Яковлев, – как стучаться в открытую дверь. Амплуа у него не было, актёрским диапазоном он обладал широчайшим, сыграть мог кого угодно. Легко жертвовал, если было надо, божественным баритоном, Иван Васильевич Бунша – яркий тому пример. А какой уморительный и ещё более шепелявый вышел у него Панталоне в «Принцессе Турандот». Или дуралей Хлебников в «Конармии».

А потом он становился Чеховым в «Насмешливом моём счастье» и распускал все чары обаяния. Зал накрывало сахарной пудрой, бальзаковские и старше дамы в партере безудержно влюблялись в конфетного душку. О настоящем-то Антоне Палыче кто-то из классиков говорил: «Высокий злой человек».

В кино герои Юрия Васильевича тоже могли быть какими угодно. Неизменной оставалась лишь мягкая, вкрадчивая интонация. Что у большеглазого князя Мышкина, что у Дерамо из «Короля-оленя», что у Роберта Кэплена из блестящей басовской экранизации «Опасного поворота» Пристли, что у прожжённого мерзавца пацака Би из «Кин-дза-дза!».

И каждый раз это был Юрий Яковлев. Всегда узнаваемый, всегда разный и всякий раз неповторимый. Был, да, был.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.