Именем реки: как сложилась литературная судьба Евгения Рейна

Безжалостная публика любит, когда поэт умирает молодым. Смерть поэта в 37, в 26 или в ином роковом возрасте щекочет нервы современникам и становится важным, а порой и главнейшим фактом его биографии.

У долго живущих поэтов иная судьба. Сначала они превращаются в живых классиков, которых больше чтят, чем читают, а затем и вовсе уходят за горизонт событий. В первые дни после кончины о них говорят взахлеб, но вскоре забывают еще крепче.

90-й юбилей Евгения Рейна – это хороший повод вспомнить о нем, пока он жив, чтобы потом не кусать локти. Счастье, что такой поэт до сих пор с нами. В своем литературном поколении он не единственный долгожитель, но об иных будет разговор в свой черед.

С 1971 года Евгений Рейн живет в Москве, а родился он в Ленинграде. Рано остался без отца, который умер от фронтовых ранений. Был с юности дерзок и вылетел из вуза за участие в чересчур вольной стенгазете. В итоге получил диплом, страшно сказать, в технологическом институте холодильной промышленности.

В начале 1960-х годов вместе с Иосифом Бродским, Анатолием Найманом и Дмитрием Бобышевым Рейн был одним из молодых собеседников Анны Ахматовой, которые после ее смерти получили название «ахматовских сирот».

Позже троих из этого кружка многие стали воспринимать как неудачливых конкурентов Бродского в борьбе за поэтическое бессмертие. К тому, что сам Бродский однажды назвал Рейна своим учителем, было принято относиться с иронией: мол, хотел польстить старому другу. Хотя, будучи старше на 4,5 года, Рейн в 20 с лишним лет наверняка воспринимался будущим нобелиатом как человек значительно более опытный и вполне мог научить его чему-то важному.

Рейн вообще часто становился предметом иронии. Начиная с фамилии, которую кто только ни обыгрывал. Да и сам поэт называет себя третьим Рейном – после реки и Рембрандта. Его трубный голос с носовым прононсом напрашивается на пародию. Он вообще не боится выглядеть смешным.

Помню сценку из 2010 года. «София Киевская». В стороне от входа в храм на скамейке сидит старик-кобзарь с абсолютно белой шевелюрой и бородой и поет народные песни, подыгрывая себе на своем народном инструменте. Подходит Рейн, садится рядом, отвлекая кобзаря от его нелегкого заработка: «Здравствуйте, я знаменитый поэт из России». Старик говорит: «А я тоже пишу стихи». И дальше они читают стихи друг другу. Вот такое есть у Рейна умение войти в картину реальности с неожиданной стороны.

Была ли долгая жизнь Евгения Рейна счастливой? Наверное, да, потому что ее итогом стало безоговорочное признание. Да, потому что он любил жизнь, любил женщин и немалое их количество отвечало ему взаимностью. Да, потому что он не бегал от литературной работы, а советская власть оплачивала ее весьма прилично. Что только ни выходило из-под его пера: сценарии, детские книжки, переводы.

Вот только стихи Рейна в СССР упорно отказывались печатать. Сейчас уже трудно понять, по какой причине. Эстетических разногласий с советской властью у него вроде бы быть не могло, писал он вполне традиционно, все-таки ленинградская школа. Стихов, не раздражавших власть в политическом плане, у него было предостаточно.

И тем не менее в то время, когда у его ровесника Александра Кушнера выходила книга за книгой, Рейну приходилось довольствоваться публикациями за границей. «Широко известный в узких кругах» – это как раз о нем.

Первую книжку стихов Рейну все-таки удалось выпустить еще до перестройки, в 1984 году. Прошло не так много лет, и обстоятельства литературной жизни перевернулись. В постсоветской России можно было печатать что хочешь, но деньги за это платить перестали. После того как в 2004 году вместе с двумя другими поэтами Рейн обратился к туркменскому правителю Сапармурату Ниязову с предложением перевести стихи последнего, его заклевали отечественные свободолюбцы. Евгений Борисович ответил одному из них гневно и откровенно: «Мне нечего есть. А вы негодяй!»

Хотя две дочери Рейна внесены в список иноагентов, сам он остался патриотом России и в 2022 году поддержал специальную военную операцию. Я надеюсь, что этот живой образец безошибочности как поэтического, так и гражданского слуха будет жить рядом с нами еще не один год и этот юбилей окажется не последним.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.