Княжна не нужна: что нового мы узнаем про Степана Разина из романа «Тума»
О новой книге Захара Прилепина – обозреватель «Абзаца» Игорь Караулов.
Только что вышедший роман Захара Прилепина посвящен Степану Разину – самому популярному персонажу русского фольклора. И, пожалуй, самому парадоксальному: народ, построивший великое государство, сделал своим излюбленным героем человека, который чуть было это государство не разрушил.
Как такое могло случиться? Книга Прилепина помогает ответить на этот вопрос. Разница между бунтарем и государственником у нас не так велика. Мог выйти из Разина и новый Ермак, завоеватель земель для трона. Могли донские казаки вместо бунта на Волге принести царю Крым в подарок, а то и Царьград. Не было ли расширение российских пределов своего рода бунтом, пущенным по правильному руслу? А все же поем мы в застолье про Разина, а не про Ермака...
Берясь за такого героя, автор, разумеется, обязан был попытаться уйти от шаблонов, воплощенных в легенде о пресловутой персидской княжне. В самом деле, как успел заметить критик Алексей Колобродов, слово «Стенька» у Прилепина не звучит ни разу. Да и прощаемся мы с героем в его 27 лет, когда ему еще и в голову не приходило поднимать восстание. Детство, юность и взросление героя – вот что описывает Прилепин. Здесь напрашивается аналогия с романом Генриха Манна «Молодые годы Генриха IV», но в западной литературе есть и другие образцы, с которыми хочется сравнить этот роман.
Книгу о Степане Разине можно было озаглавить по-разному, однако Захар Прилепин неожиданно назвал его «Тума». Этим словом на Дону называли полукровку – казака, мать которого была татаркой или турчанкой. Таким казаком был и Степан Разин.
Если это слово вынесено в название, значит, оно имеет для автора особое значение. Какое именно?
Можно предположить, что Разин для Прилепина – символ евразийства, исконного многоплеменного устройства Руси. В пользу этого говорит еще одна черта прилепинского Разина. Автор делает своего героя полиглотом. Разин говорит на восьми языках, и все эти языки звучат в романе.
И все же, если главный герой – полукровка, вы волей-неволей сравниваете его с другими литературными полукровками. В текущем читательском обороте их двое: Гарри Поттер из эпопеи Джоан Роулинг и Джон Сноу из «Песни льда и пламени» Джорджа Мартина.
Однако тему полукровки Прилепин трактует совсем не так, как культовые англоязычные авторы. Истории Гарри Поттера и Джона Сноу вращаются вокруг идеи избранности: «Камень, который отвергли строители, сделался главою угла». Но в «Туме» всё совсем не так.
Никто не называет Степана избранным, и ничто в тексте не намекает на великую судьбу героя. По сути, автор рассказывает нам о жизни рядового казака XVII века, и это очень по-русски, может быть, даже по-толстовски: когда история требует героя, герой обязательно отыщется.
Текст романа построен нелинейно, он сплетается из двух рассказов, которые в конце сливаются воедино. В одном из них герой рождается, растет, мужает. В другом – пытается выжить в азовской тюрьме, в плену у турок, куда он попадает избитым и переломанным.
Этот второй рассказ, кажется, вымышлен; в жизни реального Разина такого, насколько я могу судить, не было. И вместе с тем именно эта часть романа наиболее подлинна, даже автобиографична, так как в ней явно отразился опыт выживания самого Захара Прилепина после покушения. Без этого опыта книга, которую автор вынашивал всю сознательную жизнь, просто не сложилась бы.
Современность в романе то и дело просвечивает сквозь XVII век, показывает ли автор лукавых хохлачей-запорожцев, которые никак не могут выбрать верную сторону истории, или пришлое московское войско, слабо мотивированное и толком не умеющее воевать, или лавки Москвы, ломящиеся от товара, в то время как защитники Руси бедствуют на Дону. Ничего не меняется, мы всё те же, что были тогда, и проблемы у нас похожие. Но значит, и былую славу мы тоже можем вернуть?
В своих интервью Прилепин находит европейскую параллель для своего героя: д'Артаньяна, который жил одновременно с Разиным, был реально похоронен в Маастрихте и обрел бессмертие в романе Дюма. Но Степан в азовской темнице скорее напоминает другого персонажа Дюма, Эдмона Дантеса.
В общем, роман, который будут сравнивать и уже сравнивают с «Тихим Доном», главным произведением о казачестве и высшим образцом народной, «нутряной» ветви нашей словесности, вместе с тем прочно укоренен и в западном литературном контексте. Поэтому я ожидаю, что «Тума» заинтересует не только нашего, но и зарубежного читателя.
Правда, насколько адекватно можно перевести роман? В процессе чтения мне казалось, что эта книга – создание сверхчеловеческого разума, настолько удивителен и её язык, и авторский взгляд.
Я понимаю, что есть литературные технологии. Нужны вставки на турецком, сербском, польском и других языках? На это есть переводчики. Нужно сконструировать особый язык, показывающий колорит времени и места? Берёшь словари казачьих и иных диалектов, книжки с картинками, где показано, чем ферязь отличается от кафтана, а кончар от жагры.
Но никак нельзя подделать, вывезти на чистом мастерстве тот эффект присутствия, который возникает при чтении «Тумы». Автор настолько свободно ориентируется в созданном им мире, что мы вместе с ним видим, как идут облака по небу, слышим, как поют птицы. Но прежде всего «Тума» – это книга запахов. Тут пахнет все: и степные травы, и кровь, и даже холодная вода. Обонянию, самому звериному из чувств, тут дана полная воля.
В нашей литературе есть прозаические произведения, определенные авторами как поэмы: «Мертвые души», «Москва – Петушки». И хотя Захар Прилепин не стал повторять этот ход, я думаю, что «Тума» заслуживает звания поэмы больше, чем какая-либо иная русская проза.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.