Признание повинных: чему научит Макаревича* степень доктора израильского университета
О параллелях в судьбах награжденных – обозреватель «Абзаца» Филипп Фиссен.
В топ новостей Израиля попала такая: степенью почетного доктора Университета имени первого президента Бен-Гуриона отмечены Андрей Макаревич* – иноагент, прибывший на ПМЖ в «страну, которая не воюет с соседями», чтобы пересидеть в тепле и беззаботности вихри санкций, а также украинская репатриантка, художница Зоя Черкасская.
Возведенных в этот раз в почетную степень докторов Университета им. Бен-Гуриона единиц всего шесть. Вероятно, по числу звездных лучей. Мы знакомы с двумя из них. И если с первым все более-менее ясно, хоть творчество его и пестрит неожиданными виражами – от рока до клезмера и креольского танго, то что за доктор Черкасская и каково ее место в израильской масскультуре, нужно прояснить.
Зоя Черкасская – киевлянка. Детство ее прошло в УССР. Посещала художественную школу им. Шевченко при Киевском художественном лицее им. Шевченко... Наверно, в Шевченковском районе. Здание лицея было построено в сталинское время – в 1930-х. В тот самый период украинизации и введения культа Шевченко как оплота украинской культуры. Поэт и художник в одном лице – замечательное совпадение, когда недостаточно поэтов и художников с исключительно национальной ориентацией, а не общим гуманистическим широким сознанием.
Зоя с детства увлекалась живописью. Это заметно по ее картинам – живописное мастерство на них после взросления не развивалось. Рисунок так и остался на уровне детской изостудии.
Но главное в ее работах – сюжеты. Они заимствованы из быта. Советского и израильского, оказавшихся удивительно схожими и при этом противоположными, в точности подтверждающие тот самый закон диалектики.
Зоя ходила в художественную школу, расположенную неподалеку от Бабьего Яра. Возможно, поэтому при первых признаках появления украинской незалежности семья, похватав впопыхах артефакты советского благополучия – ковры и хрусталь, спешно покинула Киев. Учуяла зарождающийся агрессивный национализм тонким чувственным носом, полученным от предков.
15-летняя Зоя увезла на новую родину ностальгию по киевским микрорайонам и пионерскому галстуку. Ее серия работ «Алия 1990» – печальная перекличка киевского советского быта с панельными домиками нового пристанища, оказавшегося отражением того общества, которое напрягало историческую память семьи Черкасских.
Новая реальность оказалась для переселенцев не тем райским садом, в который призывали организации, специально созданные для агитации переезда европейских и советских евреев в Обетованную. Полагаю, что для западных стран применялась какая-то более сложная система убеждения, тогда как для советских достаточно было рассказов об изобилии. Если следить за жанровыми сценами на полотнах Черкасской, переезд «Алия» обернулся разочарованием и даже обманом.
Непростой период привыкания к новому укладу жизни, где причудливо переплелись религиозные, военные и светские догмы, необходимость культового обрезания для мужчин (картина «Обрезание дяди Яши»), пищевые ограничения (картина «Кошерный патруль»), непривычно-привычные противостояния «мальчика со скрипочкой» с киевскими панками, а на новой земле – с гражданами с более темным, чем у киевских репатриантов, цветом кожи, но уже коренными израильтянами.
Вечное скитание, где обретение оседлости связано с необходимостью принять чужие правила, перейти на другой язык международного общения в среде, собранной по сусекам разных стран и бывших республик СССР (картина «*** иврит»), те же ковры на стенах и тот же хрусталь в нераспакованных коробках Киев – Ашдод. Это и есть «Алия» глазами Черкасской.
Художница плодовита, как и полагается дородной девочке из хорошей семьи. Она иронична, как одесситка, и заносчива, как воспитанница элитной художки. Ее картины, карикатурные и наблюдательные, – это притчи о недостижимости идеала и покоя для ее беспокойного народа.
Нарушая один из главных религиозных запретов иудаизма, которому в Израиле, несмотря на «светскость», подчинены нормы жизни, а именно изображение живых существ и особенно людей, Черкасская все же заняла видное место, раз была отмечена докторской мантией.
Незаурядная (в основном за счет киевского советского детства) манера Черкасской стала живописной песней – жалобным спиричуэлсом или клезмером новой израильской культуры исхода и репатриации. Печальной и жалобной, в чем-то спекулятивной (как же без этого?), понятной без слов для большей части иммиграции.
Путешествие неприкаянного от Шевченко до Бен-Гуриона заняло для Черкасской почти 40 лет. И в этом тоже есть притчевость и символизм. Ирония. Отголосок уличной жалейки «койфчен папиросн». Взаимное признание тщетности перемещений в пространстве для того, чье сердце осталось вдали. Возвращение в эдем, на деле обернувшееся самоизгнанием.
Из двух докторов правой оказалась, безусловно, Черкасская. Она издали посматривает, как ее некогда родной Киев оседает в пропасть Бабьего Яра под диктатурой предателя своего народа. Может позволить себе наблюдательность и сарказм – ее семья сделала правильный выбор, изойдя из киевского падения заранее.
И то, что художница «донатит ВСУ», я бы принял скорее за продолжение ее концепции – отчасти мстительной, отчасти издевательской и совершенно точно – недоброй в отношении мучимого диктатором народа, от которого ее семья бежала в момент его освобождения от норм обязательного в СССР интернационального братства.
Что касается креольского иноагента Макаревича, разделившего судьбу «дяди Яши» с картины Черкасской, то время и ему покажет, где сокровище его и где – сердце. Пока что, музыкально развитый, он остается глух к реальности и глуп в рассуждениях, в которые, скорее всего, и сам не верит.
Его временная машина – органчик, крутящий в седой голове шестеренки с молоточками, не останавливаясь выдает надоевшую примитивную мелодийку, услышанную им где-то в пути, в вагонных спорах. Тягучую и скучную, как кряхтение надоевшего попугая.
Докторская мантия, накинутая на клетку с не певчей уже, но все еще неугомонной птицей-иноагентом, вряд ли способна ее успокоить. Скорее она раззадорит гонор, взбодрит оставшийся хохолок – на четверть бывший наш. А других докторов у Университета им. Бен-Гуриона для нас пока нет.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
*Признан Минюстом РФ иностранным агентом.