Оскал страстей: почему русским читателям больше нравятся герои-злодеи

Недавний опрос показал, что наши сограждане симпатизируют книжным антагонистам. Лидирует в народной любви булгаковский Воланд, за ним следуют Остап Бендер и Печорин. Западные спорные, но любимые персонажи представлены таким рядом: граф Дракула, профессор Мориарти и Дориан Грей.

Давайте разберемся в причинах симпатий россиян к нечистой силе, трикстерам и прочим мрачным скептикам.

Фраза «Россия – безусловно, литературоцентричная страна» сказана не мной. Но я рискну ее развить, утверждая, что пресловутый культурный код русских сформирован именно классиками нашей и мировой литературы.

Гиппократ говорил: «Мы есть то, что мы едим». А пресловутая русскость формируется тем, что мы читаем с младых ногтей до гробовой доски. Таким нехитрым образом напрашивается вывод: по-настоящему русским может быть лишь человек читающий и рефлексирующий, но мы тут сейчас не об этом...

Симпатии к отрицательным литературным героям обусловлены целым рядом универсальных социально-психологических и художественных причин.

С художественным все относительно просто – авторы классики талантливо отобразили эти образы, привнесли в них обаяние, юмор, и у читателя просто нет другого выхода – приходится симпатизировать.

С социально-психологическими все куда сложнее. Для удобства и краткости предлагаю грубо разделить упомянутых героев на представителей мистического зла и трикстера, представленного сыном турецкого подданного Бендера.

Трикстер всегда в оценочном выигрыше, он провоцирует, он создает вокруг себя среду, движуху. Опять же, вспомним – кому противостоял Остап Ибрагимович в бессмертных произведениях Ильфа и Петрова? Правильно, нелепости советской действительности 1920-х годов.

В принципе, у разбитных одесситов ни в «12 стульях», ни в «Золотом теленке» не припоминается ни одного положительного персонажа. Если кому и сопереживать, так именно Бендеру – веселому и находчивому…

С Воландом похожая история в социальном плане. Он ведь тоже противостоит московским обывателям, охамевшим чиновникам и бездарным литераторам. Но у мистических персонажей имеется еще одно свойство – с их помощью совершается борьба за справедливость. Какой там эпиграф у «Мастера и Маргариты»? «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» из «Фауста».

У добра зачастую просто нет механизмов добиться справедливости, ведь устраняя несправедливость в отношении кого-то, тем же действием получается несправедливость против кого-то другого. Да и торжество справедливости, как правило, происходит со злостным нарушением ниспосланных заповедей.

Но корни симпатий к мистическому, на мой взгляд, еще глубже. И уходят своими истоками к гностическим учениям начала нашей эры. Гностики посеяли путаницу более двух тысяч лет назад, заявив, что создатель материального мира, некий демиург, накосячил с созданием. А Бог на самом деле не он, а совсем иная сущность. Ересь, конечно, с точки зрения нашего православия, но сквозит в гениальном булгаковском романе.

Позволю себе и еще одно наблюдение, обобщающее читательские симпатии к негодяям. Тоже спорное и даже несколько провокативное. Добро, уж простите, скучновато. Оно слишком правильное. Примерно по этому принципу и юным школьницам нравятся отъявленные хулиганы.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.