Гостем проекта «Так сказать» стал скрипач, лауреат международных конкурсов Пётр Лундстрем. С начала СВО он дал множество концертов в зоне проведения боевых действий, а также в городах всех четырёх новых субъектов Российской Федерации.

О выступлениях в зоне СВО

– Пётр, тебя прозвали «скрипачом на танке» после видео, где ты играешь для бойцов. Расскажи, пожалуйста, об этом моменте. Как это было, где это было?

– Это было в одном из батальонов мобилизационного резерва армии ДНР, на передовых их позициях под Донецком. Я сейчас, кстати говоря, [уже] не помню. Там раньше находились позиции наших войск. Мы туда приехали к нашим друзьям, к солдатам. И в тот момент – это было 29 июня, – как и в любую мою поездку, я приезжал на несколько дней, и мы объезжали несколько батальонов, несколько подразделений. Это было одно из таких подразделений.

– Как ты оказался на боевой технике и что сыграл при этом? Просвети нас, пожалуйста, что это за фрагмент.

– Это фрагмент из «Чаконы» Баха. Я про неё всегда рассказываю и часто играю. Это произведение, написанное Иоганном Себастьяном Бахом для скрипки соло.

Я всегда солдатам рассказываю пару слов про Баха. Говорю про то, что, помимо того, что у него было 16 детей, он был человеком глубоко верующим. И почти вся его музыка была посвящена его вере в Бога и евангельским сюжетам.

Этот цикл, частью которого является «Чакона», шесть сонат и партит для скрипки соло, посвящён земной жизни Господа нашего Иисуса Христа. «Чакона» хронологически соответствует восхождению на Голгофу, Крестному пути, страданию и смерти Спасителя.

Перед выступлением я говорю о том, что мы с вами знаем сюжет: в среду было предательство, в пятницу – Распятие Спасителя, а потом наступило Воскресение. А Воскресение – это Победа, Победа жизни над смертью. Поэтому, безусловно, Победа ждёт и нас с вами.

О причинах начала СВО

– Что такое для тебя специальная военная операция? Как ты воспринял дату 24 февраля 2022 года? Как ты для себя объяснил решение России начать военные полномасштабные действия в Донбассе?

– Специальная военная операция – для меня это, конечно же, Отечественная война. Вне всякого сомнения. Я всё время говорю, что нужно отдавать себе отчёт в том, что происходящее – это не региональный конфликт. Это экзистенциальный конфликт, в ходе которого решается, будет ли вообще существовать русский этнос как таковой или его не станет.

Что касается того, как я к этому отнёсся. Я помню, как с 23-го на 24-е ночью пошли первые сообщения о том, что началось движение техники и так далее. Я не верил, честно скажу. Мне казалось, что мы введём войска в пределы Донецкой и Луганской народных республик, и обстрелы прекратятся, настанет мир, что так нужно было сделать с самого начала, конечно, как это было с Крымом. Мы с вами прекрасно помним, что в Крыму не погиб ни один человек. Отец мне говорил: «Нет, это будет война, они пойдут на Киев». Я отвечал: «Ну что ты рассказываешь? Какой Киев? Это невозможно».

Специальная военная операция – это, конечно, нечто, всё равно непредвиденное. И, несмотря на катастрофу и страшную трагедию для всего нашего народа, это для меня, вне всякого сомнения, единственно возможное правильное решение. Если бы мы её не начали, то у меня такое ощущение, что мы бы в течение нескольких десятилетий просто сгнили бы, условно говоря. А спецоперация вскрыла нарыв.

Кстати говоря, я сейчас имею в виду не только военные действия. Спецоперация вообще всё вскрыла. Мало кто помнит, что ковид у нас как раз закончился 24 февраля. А до этого-то, собственно, были маски-маски-маски. И вот маски оказались сорваны. Во всех смыслах. Для нас это очень хорошо, потому что, может быть, кто-то не понимал, какого уровня проблемы у нас есть внутри государства. А тут всё снаружи оказалось.

– То есть для тебя начало СВО – это нечто большее, чем просто начало полномасштабной защиты населения Донбасса?

– Во-первых, что такое население Донбасса? У меня часть моей семьи – родственники непосредственные – живут в Донецке. Они всё это время там жили и ни разу не выезжали – ни в 2014 году, ни в 2022-м, ни в 2023-м. Они сейчас там так и живут. Это просто русские люди, которые для меня всегда были русскими людьми: у кого-то есть русский паспорт, у кого-то – нет. Но это совершенно очевидно.

Это не защита населения Донбасса, это защита нашей цивилизации. Этот конфликт покажет, на какой стадии этногенеза, по Гумилёву, мы находимся – на пятой или на шестой.

– Ты начал говорить про Донбасс. В 2019-м ты впервые в осознанном возрасте побывал там. Можешь рассказать, как развивались твои отношения с этим местом?

– Больше всего я жалею, что не познакомился с Александром Захарченко. Не успел попасть туда и пообщаться с этими великими героями – Моторолой, Гиви и Захарченко.

Естественным образом в 2019 году произошёл мой визит в Донбасс. Как ни странно, раньше у меня не было никаких контактов с Донецком, кроме нашей семьи, естественно, которой мы помогали всё время.

Это было ровно четыре года назад, тогда тоже должен был состояться международный конкурс Чайковского. И вот я в рамках подготовки к нему себя пересилил и написал директору Донецкой филармонии: мол, давайте сделаем концерт. Он сказал: конечно, приезжай. И вот тогда я впервые приехал. Я играл концерт Чайковского с оркестром, потом – концерт Моцарта с оркестром.

После этого я ещё несколько раз приезжал в Донецкую филармонию. Последний мой концерт был как раз в декабре 2021 года. Это было замечательно. И уже тогда было ощущение того, что что-то происходит.

То есть все мои контакты на тот момент исчерпывались Донецкой филармонией. Поэтому 24 февраля с утра первая мысль, которая мне пришла в голову, была о том, что нужно ехать в Донецк, конечно же. Единственный, кому я мог написать, – это директор филармонии. И я говорю: «Александр, давай делать что-нибудь, давай сделаем какой-то концерт в поддержку». И он мне сказал: «Нет, ну ты что, это невозможно, естественно». Потому что в Донецкой Народной Республике до сих пор запрещены все массовые мероприятия.

До апреля я просто думал, что туда невозможно попасть. Тем более что на тот момент туда нельзя было просто по паспорту въехать – нужна была прописка. А однажды я проснулся, открыл телеграм-канал Захара Прилепина, где он чёрным по белому писал, что, мол, артисты жалуются, что Минобороны не согласовывает поездки, а Алексей Поддубный, Джанго, без всякого Минобороны уже два раза туда съездил.

Я тут же написал Алексею, говорю: «Почему ты меня не берёшь с собой?». И он отвечает: «А поехали». И вечером мы договорились, купили билеты и через три дня выехали в Донецк. То есть мне успели за три дня сделать регистрацию в Донецке. Только так можно было въехать.

– По приезде ты ощутил вот эту кровоточащую рану Донбасса?

– Для меня было потрясающе, насколько Донецк чистый, невероятно прибранный город. Это все отмечали. Я искренне считаю, что донецкие коммунальщики должны быть награждены какими-то государственными наградами.

Что касается кровоточащей раны – конечно. Тогда мы приезжали не только на Аллею ангелов. А хотя бы просто в парк кованых фигур, по которому точно так же прилетало. И в один момент там гуляли мамочки с детьми и был этот страшный обстрел, когда прилетело именно в тот момент, когда они там гуляли. И погибли дети. Что тут можно сказать... Можно только сказать, что мы все эти восемь лет мечтали, чтобы это прекратилось. Конечно, мы все мечтали, чтобы было как с Крымом. Вошли наши войска – и всё. Не погиб ни один человек. А Донбасс… получилось так, как получилось. Ну, значит, так должно было быть.

О помощи

– Концерты для военных, резервистов, мирных жителей в освобождённых новых регионах России. Финансовая помощь на нужды солдат. Ты организовываешь сборы в своём телеграм-канале. Что стоит за всем этим?

– Это для меня никакой не подвиг, я реально не могу по-другому. Потому что меня туда тянет, и я счастлив. Для меня, конечно, это привилегия и честь, что у меня есть возможность туда поехать. У многих людей, которые сейчас хотят туда поехать, например, такой возможности нет. И я это, не преодолевая себя, делал. Наоборот, я старался преодолеть препятствия, чтобы туда попасть. Поэтому меня зовёт туда моё сердце.

Кстати говоря, в Донбассе по понятным причинам настолько истончена грань между жизнью и смертью и в связи с этим – между правдой и ложью. Очень хорошо становится видно, кто есть кто. И я тебя уверяю, что солдаты, которые туда приезжают, совершенно точно видят и чувствуют, когда человек приезжает ради себя и ради пиара, а когда – потому, что по-другому не может. Я это знаю совершенно точно. Потому что всегда стараюсь смотреть людям в глаза.

– Там есть те, кто приезжает ради пиара?

– Это как яркий свет, который к себе притягивает бабочек. Донбасс – это, во-первых, кровоточащая рана. Во-вторых, это энергетическая воронка, в которую слетаются совершенно разные люди, как и на любой войне. Там есть место беспримерным подвигам и беспримерным низостям, вне всякого сомнения. Это я сейчас не про пиар, я в целом говорю. Это абсолютно такая вилка.

Очень сложно там остаться средненьким немецким бюргером. Собственно, и немецкие бюргеры не оставались ими во время войны, а внезапно оказывалось, что не такие они человечные и гуманистичные. Хотя, казалось, это их идеология. Поэтому, конечно же, есть и люди, которые приезжают [ради пиара]. Это абсолютно очевидно. Но я сейчас не имею в виду никого конкретно. Я просто знаю, что я могу прямо смотреть людям в глаза. Для меня это самое главное. Потому что если бы я не смог смотреть, это бы меня уничтожило.

О расколе внутри общества

– Есть ли у тебя ощущение, что общество раскололось на фоне проведения СВО?

– Общество, вне всякого сомнения, расколото. Как всегда, есть две стороны медали. Моё любимое понятие в жизни – это антиномия, противозакон. Две вещи, которые противоречат друг другу и взаимоисключают друг друга, но при этом и та и другая существуют в объективной реальности.

Поэтому, с одной стороны, безусловно, есть определённый консенсус русского народа по поводу поддержки своей армии. При этом, безусловно, раскол существует. Думаю, что никто из вышестоящих наших товарищей, конечно же, не планировал никакую страшную войну на годы. Очевидно абсолютно, что была попытка совершить примерно Крымскую операцию или Чехословакию 1968 года. Желательно бескровную. Бескровной, может быть, не получилось бы. Но были мысли: вот мы сейчас вместе зайдём, случится переворот – и вместе будем мочить нацистов.

А реальность-то оказалась вообще другой. И очевидны были и проблемы с мотивацией, которые у нас и сейчас есть. Конечно, через год ситуация изменилась в очень многих сферах. И это меня не то что успокаивает, а даёт мне надежду.

Сейчас для меня Донбасс – это настоящее кроветворное сердце России, которое бьётся и раскачивает кровь по нашим жилам. И как бы заставляет нас всех проснуться от летаргического сна.

За эти 30 лет, что прошли со времени распада СССР, у нас проводилась в жизнь определённая культурная политика со своими целями. Плоды этой культурной политики мы начали обнаруживать 24 февраля. Когда все те люди, в которых наше государство вкладывалось орденами, медалями, бюджетами, деньгами – чем угодно другим, обласканные властью, внезапно сказали: «А вы вообще кто, что вообще происходит? Какой кошмар, мне стыдно быть русским». И это факт, это плоды государственной политики. Давайте не будем делать вид, что они неизвестно откуда сами по себе взялись. Нет, они были плоть от плоти государства.

За год, конечно же, с одной стороны, многое изменилось. Но мы же с вами адекватные люди. Во-первых, чисто физически невозможно взять и поменять всех плохих на хороших, а всех либералов – на патриотов. Это ерунда, у нас вообще-то есть такие сферы, как экономика, где необходимы управленцы. Это понятно. Это с одной стороны. А с другой стороны, у нас до сих пор во власти есть, безусловно, кто-то называющийся «партией слива», «партией мира». Называйте как угодно. Но у нас, вне всякого сомнения, есть прозападная часть элиты. Причём очень серьёзная и влиятельная часть, которую, поверьте мне, очень сложно куда-либо вообще сдвинуть.

Это система государственная. Ты прекрасно понимаешь: все со всеми связаны, это нормально, так устроена человеческая жизнь. Поэтому общество не может быть не расколотым. У нас есть, все говорят, пятая колонна. Есть шестая, например, колонна. Что такое шестая колонна? Люди, которые молчат, но саботируют. Потому что они находятся внутри государственных институтов, но у них совершенно другое мнение, и я таких людей знаю множество. Которые молча работают на государство, при этом не то что не поддерживая проведение специальной военной операции, а считая нас всех преступниками просто.

То есть, с одной стороны, у нас есть консенсус как бы 80% населения. А с другой – полностью расколотые элиты. Если ты помнишь заседание Совета Безопасности 21 февраля, где, так сказать, все присягнули публично. Но ты помнишь, что там были и волнующиеся люди? И я их могу понять, если они всё знали, что будет происходить.

Сколько у нас сейчас воюет человек? Призвали 300 тысяч. Ну, допустим, полмиллиона. Что такое полмиллиона человек? Это три десятых процента от населения страны. Допустим, на фронте находится сейчас плюс-минус миллион человек. Это меньше процента. Сколько у нас помогает армии людей деятельно? 10 миллионов, 20 миллионов? Хорошо, 20 миллионов – это сколько? Это меньше 15% населения страны. И возвращаюсь к тому, о чём я говорил.

Мы в этой войне победим тогда, когда она станет народной. То есть когда люди поймут, что это не региональный конфликт. Что в ходе этого решается вопрос, будем мы существовать или нет. Этого понимания, конечно же, пока нет.

– Каким образом достучаться? Каким образом можно встряхнуть оставшуюся часть общества, чтобы уже дошло?

– Государство должно сделать выбор. Мы стараемся делать вид, что да, есть СВО, наши военные – герои. Но в целом всё в порядке, всё под полным контролем, живите дальше как обычно. Но у меня иногда возникает вопрос такой: а что, если мы находимся в 1916 году? Вам не страшно? Мы находимся, ещё раз повторю, в самом страшном конфликте за последние 80 лет, со Второй мировой войны. Против нас использованы такие ресурсы, которые ещё никогда не были использованы.

Ладно – санкции, но на поле боя против нас воюет весь оборонно-промышленный потенциал стран НАТО. Вся Европа, США и так далее – это просто тыловая Украина. И людей им не жалко. И что мы с этим будем делать – очень важный вопрос. И вот как объяснить, что если мы сейчас не сделаем правильный выбор и не добьем эту гадину в её логове, то мы вместе будем висеть на одном суку, условно говоря. В том числе – с какими-то недругами. Никто не будет разбираться, никаких «хороших русских» не существует. Кто думает иначе – люди, с моей точки зрения, крайне ограниченные интеллектуально. Они очень ошибаются, если считают, что, мол, мы не такие, мы это всё не поддерживали, поэтому нас это не коснётся. Да нет же, коснётся всех.

Об артистах в политике

– Должен ли артист, человек искусства принимать участие в политических вопросах?

– Никто ничего никому не должен. Но, с другой стороны, они могут это делать, никто не запрещал. В конце концов, когда мы говорим «Богу – Божье, а кесарю – кесарево», нужно понимать, кто такой кесарь. Это глава государства.

Меня больше всего поражает, когда говорят, мол, опять в Госдуму прошли какие-то там спортсмены, артисты и так далее. Извините, а что такое Госдума? Это депутаты, люди от народа. Между прочим, в Госдуме полно юристов и так далее. А кто должен быть в Госдуме или кто должен управлять государством? Покажите мне, пожалуйста, где нам выучиться на главу государства? Вот у нас сейчас есть школа губернаторов – хорошо, это я могу понять, допустим. А где выучиться на политика? В политтехнологическом?

Ещё раз говорю: поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан. Эта позиция – всего лишь одна из. У меня, опять же, есть друзья, они в этом вообще не участвуют, а занимаются искусством и музыкой. Конечно, если я перестану играть на скрипке, я потеряю самого себя в какой-то степени. Но мне интересен гораздо больший спектр, чем просто скрипка и даже чем музыка. Я себя гораздо более полно нашёл, условно говоря, три года назад и год назад. Потому что карьера скрипача для меня никогда не была целью. Да, я всегда знал, что буду играть на скрипке, потому что это моя жизнь, и я не могу себя мыслить без музыки.

Но мне не было интересно посвятить всю свою жизнь игре на скрипке, развитию какой-то карьеры, большему количеству концертов и так далее. Мне интересно то, что происходит в целом. Поэтому я совершенно не представляю себя каким-нибудь ректором, условно говоря, даже Московской консерватории. Потому что для меня это дикое сужение того, что мне интересно. Поэтому я думаю, что это называется просто общественной деятельностью.

– Ты считаешь себя оппонентом современной творческой интеллигенции? Как ты думаешь, какие убеждения они исповедуют и почему сегодня этим убеждениям нет места в нашей действительности?

– Нет места им, потому что началась война. Какими принципами они руководствуются? Очевидно – псевдогуманистическими. Это такое веганство, пацифизм ложный. Это ложь.

Они врут постоянно, когда говорят, что выступают за мир. Это ложь. Когда Борис Гребенщиков говорит, что он против войны, и переводит деньги на украинскую армию, это ложь. Потому что они за войну, они за смерть, только они за наши смерти и за наше поражение. Они против войны, которую мы выигрываем.

А что касается многих других – есть, безусловно, люди, которые искренне придерживаются пацифистских каких-то взглядов, они в целом против войны и так далее. Мы как православные люди не имеем ничего общего с пацифизмом. Пацифизм – это толстовство. Он не имеет отношения к православию. Например, святитель Афанасий Великий говорит, что убивать запрещено, но убивать врагов на поле боя – почётно. Новый Завет Ветхий Завет не отменяет – он его дополняет. И мы говорим про милосердие и всепрощение. Но, по-моему, святитель Филарет Московский говорил: «Прощай врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гнушайся врагов Божьих». Для меня это просто постулат.

У нас есть какие-то психологические институты, наверное. Там люди диссертации пишут по психологии. Я бы настаивал на темах для диссертаций о том, как так получилось, что у нашей творческой элиты, интеллигенции появился такой невероятный комплекс неполноценности. При этом комплекс даже не своей неполноценности, а комплекс неполноценности за целый народ. Это же уникально. Они ведь себя-то не считают фактически частью этого народа либо считают лучшей частью.

То, что происходит сейчас с Украиной, во всех смыслах не уникально. 80 лет назад было то же самое – бандеровцы откуда взялись? И 100 лет назад было то же самое. Но самое смешное, что 300 лет назад было то же самое. Когда Пушкин поддержал подавление польского восстания, он стал нерукопожатным в среде творческой интеллигенции. Если не ошибаюсь, внучка Кутузова писала в каком-то из писем, что Пушкин настолько «огадился» своей поддержкой «кровавого царизма», что и как поэта его воспринимать более невозможно. То есть как это возможно? Я не знаю, я не могу себе ответить на этот вопрос.

Об эмиграции

– Как ты относишься к тем, кто сегодня не в России?

– Да никак. Я поразился, что они уехали, потому что думал, что они умнее. Но они, видимо, поверили в скорый наш крах. И ошиблись, конечно, очень жёстко. Я очень рад, что они уехали, очень счастлив, потому что они сами себя лишили огромных рычагов влияния, которые имели, находясь здесь.

Ведь это же та самая часть элиты, которая настолько вросла и её никто ниоткуда не выкорчёвывал. Они сами себя выкорчевали. Вспомним господина Чубайса, например. Это, может быть, не творческая элита, но невероятно то, что он это сделал. Для меня это показатель, что что-то реально происходит.

Я без иллюзий. Не думайте, что у нас всё изменилось – все предатели уехали и так далее, и все у нас теперь замечательные патриоты, любящие Россию. Нет, это не так. У нас огромная часть элиты прозападной осталась на своих местах. Она просто умнее тех, кто уехал. И она осталась здесь.

Но что касается тех, кто уехал… Ну, уехала Алла Борисовна Пугачёва – дай ей Бог здоровья, серьёзно. Всегда вспоминаю, что оркестр моего деда в 1950-х годах прослушивался на Съезде Союза композиторов, и там присутствовал Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Он сказал: «Мне кажется, что наша так называемая лёгкая музыка должна развиваться в том направлении, в котором играет оркестр Олега Лундстрема». Но в итоге всё получилось наоборот, и наша лёгкая музыка начала развиваться в том направлении, в которое ушла из оркестра начинавшая там свою карьеру Алла Борисовна Пугачёва. И вот они – плоды этой 40-летней политики. Поэтому слава Богу, что они уехали. Страшно будет, если они вернутся. Вот в чём дело.

– А вообще, для музыканта трагедия, что его не выпускают играть в Европу или в Америку? Что артист теряет – деньги, связи, контакты, зрителей?

– У меня никогда не было никакой мировой карьеры. Это факт абсолютно. Более того, я, правда, к ней и не стремился. Ну чего я лишился? Естественно, я каждый год ездил в Европу, играл на фестивалях каких-то. Но я не лишился всего своего образа жизни, каких-то контрактов сумасшедших и так далее. Но я могу понять людей, у которых вся жизнь там. У тебя полностью обрывают всю твою привычную жизнь. Ты привык к определённому доходу – тебе его обрубают. Они великолепно работают, перекрывают финансовые потоки людям. Очень действенная история. Поэтому у каждого это своё.

Хотя я давно говорю: ребята, нечего там ловить, возвращайтесь, нам очень нужны люди. Нам вообще нужен закон о репатриации. Нам просто необходима новая репатриация. Нам нужно возвращать всех наших граждан, прорусски настроенных патриотов, которые, так получилось, живут в Европе и по всему миру. Они нам нужны обратно. Для нас происходящее сейчас – шанс. Любой кризис открывает возможности для роста, это все знают.

Времена тяжелейших испытаний для страны и народа – это всё равно шанс на рывок во всех сферах. Маленький, но он есть. И я не уверен, что он был до начала СВО. Для нашего народа появляются социальные лифты. А для государства – шанс вырвать свои собственные элиты из этой западноцентричной системы. И открыть наконец глаза на то, что там реально 15% населения находятся. Более того, со всех точек зрения западная цивилизация – это цивилизация, которая идёт на спад. У них нет производства, они рожают мало детей. Правда, к сожалению, к нам это тоже относится. Мы тоже рожаем мало детей.

Но откройте глаза: у нас есть Индия, Китай, Африка, Ближний Восток, Латинская Америка, Вьетнам. На самом деле весь мир перед нами открыт. А у нас настолько западноцентричное мышление, всё работало через Европу. А за счёт чего она живёт? За счёт колонизации и выкачивания ресурсов. Они прекрасно там живут. Как сказал Боррель: «Европа – это цветущий сад, а вокруг нас джунгли». И ведь они искренне так считают.

Послушайте, мы могли бы стать центром, альтернативным центром. Какое количество людей сыты так называемым капитализмом. Они жаждут справедливости.

О Нетребко

– Позволь мне тогда пример привести из оперного мира – Анна Нетребко. Здесь ситуация в другом – артист пытался усидеть на двух стульях.

– Да.

– Как можно оценить такого рода поведение?

– Послушайте, мне кажется, что мы обсуждаем какие-то несущественные вещи. Мы повторяем всё время одну и ту же ошибку. Это обсуждение личной жизни «звёзд», эти «Нетребко поддержала – не поддержала». Мы сами это всё и культивируем. Вся наша политика настроена на удовлетворение потребностей и на культивацию этих самых потребностей. Мы всё время говорим: вот, народ любит смотреть «чернуху», поэтому мы показываем ему «чернуху». Но на самом деле параллельно мы всё время подогреваем интерес к этой «чернухе».

Что говорить про Нетребко – с ней всё понятно. Прекрасная певица и так далее. Попыталась… Ей объяснили быстро, что такое свободный Запад. Она попыталась не отказаться. Тут она отреклась сразу же, ну что поделать. Я не буду её даже осуждать. Апостол Пётр, первоверховный, за ночь трижды отрёкся от Христа, сказал: «Я Его не знаю». Это первоверховный апостол Пётр! Его спросили: «Ты же был с Иисусом?». Он сказал: «Не-не-не, это не я. Это не я». Я думаю, что она сделала выбор. А может, не сделала его. Я не знаком с Анной Нетребко, я не готов её обсуждать. Может, она об этом жалеет. А может, не жалеет. Но важно, что её пример – это пример всем остальным. Люди, не делайте так, это глупо.

Об опасности для себя

– Твоя позиция, твоя деятельность являются угрозой для властей Киева.

– Ты считаешь?

– Я сейчас подвожу к тем самым пресловутым чёрным спискам, запретным спискам. Скажи, ты не боишься? И вообще, ты от этих санкций потеряешь что-то?

– Какие ещё санкции? Мы все находимся в лонг-листе для убийства, а не для санкций. Поэтому какие санкции на меня может наложить Киев? О чём ты вообще говоришь? Я понимаю, у кого-то там даже недвижимость. И то – что это за санкции? Это не санкции. Они будут убивать лидеров общественного мнения. Теракты будут продолжаться. Ещё раз повторяю: единственный шанс этого избежать – добить их в их логове.

Дарью Дугину за что убили? Даже если хотели убить Дугина. Я трезво оцениваю. С одной стороны, я понимаю прекрасно, что у меня нет того влияния и тех мыслительных возможностей влиять, какие есть у Дугина или даже у моего друга Максима Фомина – Владлена Татарского. Но то, что у них есть лонг-лист на ликвидацию, – это факт. И то, что в нём находятся музыканты, журналисты и так далее, – это тоже факт.

Мы все под Богом ходим. Мы же не будем теперь дома сидеть. Но случай с Владленом Татарским просто показывает, что мы просто живём в другом мире. Вы вообще помните, как ещё в 2010-х годах многие люди боялись в метро заходить? Я не боюсь, но воспринимаю серьёзно.

– В Европу сейчас для тебя доступ открыт?

– Без понятия. Я не представляю, что у меня сейчас может быть в Европе. И зачем. Совершенно очевидно, что если я туда поеду, то там не просто будут провокации. Самое меньшее, что может быть, – это меня будут пытаться найти там всякие хохлы. А самое больше – это, пожалуйста, какой-нибудь там Артём Усс, которого в Италии берут по ордеру США просто.

Они сейчас прямым текстом говорят: вот вы Гершковича взяли, а мы будем ваших официальных лиц тоже брать. То есть предупреждают прямым текстом. Нужно просто отдавать себе отчёт, а потом не плакать.

Если мне обеспечат безопасность, пригласят меня сыграть, почему нет? Просто это всё нужно обсуждать. Главное – что меня это абсолютно не интересует, глубоко. Мне не интересна Европа. При том, что я её люблю, любил, по крайней мере. Она мне неинтересна, вызывает отвращение. Даже не злость, а просто отвращение.

Я настолько воодушевлён поездками, которые, надеюсь, будут в Сирию, в Иран, ещё куда-то. Весь мир перед нами открывается. Мы – преемники христианской Европы и православной Византии. Поэтому мы забираем себе Баха, Моцарта и Бетховена. Платона, Аристотеля и Канта. Кто там у нас ещё? Борхеса. Обязательно забираем. Не надо туда смотреть. Они сами предали свою историю и ударились в сатанизм самый настоящий. «Мне отмщение – и Аз воздам» (Рим. 12:19). С ними Господь разберётся.

О планах

– Не так давно Владимир Путин внес твоё имя в состав Общественной палаты РФ. Наверняка ты уже успел подумать над идеями, которые хотел бы реализовать. Можешь поделиться? Может быть, идею про репатриацию возможно реализовать в ОП?

– Я пока не знаю, что может быть реализовано, а что – нет. Я очень уважаю эту площадку, за которой я пристально начал следить с 2020 года, во время так называемой пандемии. Тогда Общественная палата была одной из немногих площадок, где звучали альтернативные точки зрения. Для этого она, вообще-то, и создана – чтобы убирать барьеры между государством и обществом, между органами власти и социумом. Откуда должны звучать альтернативные точки зрения.

Поэтому для меня это огромная честь и неожиданность. Я к этому не прилагал никаких усилий. Я очень благодарен тем людям, которые, так сказать, внесли мою кандидатуру. И, конечно же, Владимиру Путину – за то, что он по президентскому списку в числе сорока человек меня туда пригласил. Я очень серьёзно к этому отношусь.

Что касается инициатив и всего остального. Я собираюсь продолжать заниматься тем, чем я и так занимаюсь, только уже в новом статусе. То есть поездками по стране, встречами с людьми, со студентами, с молодёжью. Очевидно, что две комиссии мне подходят: это комиссия по делам культуры и сохранения духовного наследия и по делам молодёжи. По крайней мере, мне кажется, что я к этому имею какое-то отношение.

Что касается культуры. Я считаю, что нам необходима экспансия внутри страны во всех сферах. Называйте это как хотите – донбасская волна русской культуры, патриотическая волна. Как угодно. Нам нужна экспансия. Очень наши коллеги-либералы любят говорить нам: а покажите, где плоды вашей деятельности? И мне нравится, как отвечает Захар Прилепин. Он говорит: «Отличная идея. У вас сто театров в Москве, а у нас – ни одного. И вы говорите нам: давайте посмотрим, у кого это самое. Дайте нам ваши институциональные возможности – и мы не будем ждать 30 лет, как вы. Дайте нам три года». Ничего не изменилось. По крайней мере, пока. Я уверен, что будет меняться. Вне всякого сомнения, колесо уже запустилось, и оно провернётся в любом случае. Как бы ни сопротивлялись те, кто сейчас сидит в том числе на государственных постах.

Мы будем работать в этом направлении – с точки зрения культуры, с точки зрения молодежи. С молодёжью очень важно разговаривать. С ними мало кто разговаривает. А для того чтобы с ними успешно разговаривать, нужно всего лишь два пункта. Первое – это говорить правду. Иногда жёсткую и неприятную не только им, но и тебе. Желательно ту правду, которую ты видел своими глазами. Потому что тогда от тебя невозможно отмахнуться так, как они отмахиваются от телевизора и всего остального. А дальше – интеллект, конечно, и умение ориентироваться в импровизационной обстановке. Доносить нужно положение, если говорить бюрократическим языком государственной политики. Это очень важно. Другими словами – объяснять, что происходит и почему.

У нас замечательная молодёжь. Пассионарная. «Блаженны алчущие и жаждущие правды» – моя любимая заповедь блаженства. Если ты жаждешь правды, то мы рано или поздно с тобой найдём общий язык. С ними нужно разговаривать, их нужно вовлекать в общественную жизнь, объяснять, что происходит. Что там, на войне, воюют не какие-то неизвестные люди – это мы с тобой воюем, наши братья. Вовлекать их в волонтёрскую деятельность, в соучастие, понимаешь? Растить людей, которые будут соучастниками. Которые будут сострадать людям, которые вокруг себя. Вот какие у нас цели и задачи.

– Где ты будешь брать время на это?

– На самом деле у нас гораздо больше времени, чем мы привыкли думать. У меня его нет вообще, но как-то всё успевается. Другое дело, что это не всегда совместимо с некоторыми другими сферами жизни. Но не знаю. Пока я ещё молод, думаю, что мне сил будет хватать. Время найдём.

О творчестве

– И я попрошу тебя рассказать о творческих проектах, в которых ты принимаешь активное участие. Я знаю о Творческой мастерской Леонида Лундстрема, вместе вы проводите школу-фестиваль «Донбасский экспресс».

– В прошлом году мы выиграли грант президентского Фонда культурных инициатив на 12 млн рублей и создали «Донбасский экспресс». Первая часть – образовательная. А вторая – это фестивальная вечерняя программа, моя гордость. Она состоит из концертов классической музыки, лекций, бесед, встреч с интересными людьми. Начиная с поэтов и художников, заканчивая экономистами, богословами, историками, философами – кем угодно другим. То есть такая насыщеннейшая совершенно жизнь, в которую погружаются вот эти дети. Они не только занимаются на скрипке, но они и встречаются, общаются, слушают музыку и так далее.

Так вот, мы выиграли грант и привезли 80 человек из Донецкой и Луганской народных республик. Талантливых детишек. Мы их вытащили оттуда, привезли в Подмосковье. 12 дней они жили вместе со всеми нами. У нас было десять педагогов. И вот они во всё это были погружены. До слёз некоторые вещи были – как они не хотели уезжать и вообще...

Сейчас мы надеемся, что в августе проведём такой же «Донбасский экспресс» уже в Великом Новгороде. А осенью – в Луганске. Поэтому у нас есть планы, конечно же, развивать проект. Более того, лучших из учеников, которые приезжают к нам в школу, в дальнейшем мы связываем с российскими филармониями, где они смогут играть концерты, и курируем их развитие. Мне кажется, это такая важная часть нашей деятельности.

Нельзя не упомянуть и фестиваль Олега Лундстрема в Забайкальском крае – это такой крупный проект федерального масштаба. Я являюсь художественным руководителем фестиваля. И концепция строится вокруг личности Олега Лундстрема. Все его знают как джазмена, но ведь помимо этого он был скрипачом, симфоническим дирижёром, композитором, архитектором, который закончил на французском языке Шанхайский французский высший технический колледж. Он был просвещённым патриотом своего Отечества. И вот вокруг этого, за счёт этого у нас программа максимально разнообразная.

Для масштаба просто назову несколько имён с прошлого года. Игорь Михайлович Бутман, оркестр Олега Лундстрема отвечали за джазовую часть. Российский национальный оркестр, который приехал с солистами – Валентина Лисица, Александр Романовский. Я играл концерт Чайковского. Конечно же, «Лундстрем трио», наш камерный оркестр. Иркутский драматический театр, совершенно гениальный. Приезжал Захар Прилепин, проводил встречу. А завершал всё это Никита Сергеевич Михалков со своим спектаклем «12». И это, мне кажется, очень неплохая программа для первого фестиваля. Мы очень благодарны губернатору Александру Михайловичу Осипову, который в это поверил, понял, насколько это важно. С нашей точки зрения, это своего рода визитная карточка Забайкальского края.

В этом году тоже будет несколько сюрпризов. Не будем всё сразу раскрывать. Короче говоря, мы надеемся, что наша деятельность будет в этом направлении развиваться.