Отцы и эти: за что журналист Панюшкин предал папу

Надсадное откровение дошло до меня через третьи руки. Обычно я стараюсь не следить за бурной жизнедеятельностью светлоликих, но друзья обратили внимание: смотри, мол, докатились. И правда, то, что я увидел, не лезло уже ни в какие ворота. За гранью добра и зла. Оставить такое без внимания – всё равно что пройти мимо ударившего старика мерзавца.

Итак, некто Валерий Панюшкин 53 лет, Золотое Перо России, в недавнем прошлом заслуженный работник радиостанции «Эхо Москвы» и телеканала «Дождь», ныне редактор благотворительной структуры «Русфонд», с болью в сердце и слезой во взоре жалуется на своего 82-летнего отца, которого несколько лет назад ещё любил. Жалуется с литературной точки зрения умело, почти безупречно. Небольшой текстик под названием «Разрушение отца» написан выпукло, образно, берёт за живое и держит.

Текст переходит у прогрессивной публики из рук в руки. Публика лавинообразно делится, цитирует. До меня крик души Панюшкина долетел перепостом писателки Линор Горалик, есть такая прогрессивная литераторка и скверная переводчица.

Содержание незатейливо, плаксивая упаковка важнее. Итак, у Валерия Панюшкина есть отец, тоже Валерий. Обладатель несчётного числа достоинств, научил младшего Валерия всему. Был добр, благороден, практически идеален. В сыне души не чаял и не чает по сию пору. Старик ещё крепкий, дай бог ему долгих лет и здоровья (это я уже от себя).

Так вот Валерий навсегда перестал быть для сына отцом, когда разделил позицию Кремля по ситуации на Украине. Вчерашний человек, которого так любил его великовозрастный отпрыск, начитался, видите ли, «советских газет», высказал свой взгляд на события и был проклят сыном на веки вечные. Нет у Валерки больше отца.

Сидит теперь Валерка, стенает. От отчества думает отказаться и рассказывает всем, какой мерзавец у него папа и что делает пропаганда с бывшими людьми. Бывшими потому, что старик для него и не человек вовсе, а нежить.

Не пропаганда такими делает русских, считает Валерка, а сами они внутри орки. И лучше бы всем, подводит к выводу Валерка, наложить на себя руки.

Сам мальчик вины за отца с себя не снимает. Он тоже русский, и в нём живёт такой же чужой, как в саге Ридли Скотта. Он тоже непременно наложит на себя руки, клятвенно обещает это сделать. Но сначала ему надо книгу об украинских беженцах написать. Как только напишет, сразу бритвой по горлу и в колодец.

Вот такая история. Комментировать особо нечего. Всего несколько замечаний.

Первое. Давно уже пишу и говорю при каждом удобном случае, что случилось нам жить в эпоху религиозных войн. На той стороне сектанты-пассионарии. Одержимые, бьются в падучей. Пламенные, с маузерами.

Второе. От рассказа «Разрушение отца» пахнуло двадцатыми годами прошлого века, причём сразу двумя жанрами. Один жанр – публичный донос на отца. Павлик Морозов отдыхает, вскрыл истинное лицо вредителя. Спасибо пионеру Валере. Другой жанр – отказ от родителей. Была такая категория объявлений в ранних советских газетах. Да и потом было уже с трибун, в адрес репрессированных.

Третье. Тогда не отрёкшимся что-то грозило. Иногда и жизнью можно было поплатиться, не своей даже, а, скажем, младенца. А сегодня их за язык не тянут. Выплеск идейный. Чтобы не было стыдно перед единомышленниками.

Четвёртое. Психоз-то обостряется. Чувствуете накал? Солнечная активность, наверное. Не дай бог, разгорится у идейно заряженных недоумков окончательно. Бомбы ещё кидать станут.

Пятое. Надо бы как-то поддержать старика. Уберечь от худшего. Может, социального работника деликатно приставить. Волонтёрку посимпатичнее и посмешливее. Отогреть сердце.

А главное – Валерку к нему за километр не подпускать. Мало ли какие у него планы. И у всей его тусовочки.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.