Что такое верность родине и с чем её путают сепаратисты

Великая, Малая Русь и белые
Фото © flickr.com / OSCE Special Monitoring Mission to Ukraine

Быть может, последним громким аккордом Великой войны стала казнь «красновцев», представителей высшего казачьего сословия, воевавших против СССР на стороне Третьего рейха. Они были повешены в январе 1947 года в Лефортовской тюрьме.

Термин «сепаратизм» (а Краснов ещё в гражданскую был, по сути, донским сепаратистом) приобрёл у нас позитивную коннотацию, стал отождествляться с воинами Донбасса, которые, по сути, сепаратистами не являются, ибо устремлены к прямо противоположному – мечтают слиться с большой родиной.

Наспех изобретённое нелюдьми слово «сепар», как и «ватник», впрочем, как и «укроп» с противоположной стороны, обрело совсем иные смыслы.

Сепаратизм в исходном своём значении, при отсутствии притеснений со стороны «титульной» нации – скорее беда, чем доблесть. Особенно сепаратизм внутренний, ментальный. Когда не ощутил себя частью большого целого и остался горячечным патриотом малой родины. Атаман Краснов мечтал если не отделиться от России, то отгородиться от неё по принципу «хата с краю, казак не русский». За что и поплатился.

Да, малая родина существует в рамках бескрайней империи. Да, у империи такой может быть в услужении. Честный вояка готов кровь пролить и жизнь отдать. Но была б его воля – отделился бы к чёртовой матери вместе с малой своей родиной.

Всегда занимал вопрос верности. Верность присяге для одних – лишь обязательство перед конкретной персоной или инстанцией. Что-то типа трудового договора: обязуюсь делать и не делать, в течение срока или пожизненно.

Они клялись лицу или наименованию, с ликвидацией (смертью) коих присяга теряла свою силу. Вчерашний горячий патриот чувствовал себя отныне свободным от каких-либо обязательств.

Ничего нет в такой верности от сердца, только буква и сургучная печать, нарушить которую – бесчестье. А честь далека от нравственности. Понятие языческое. По законам чести убивали на дуэли. Лишали чести девиц и не женились.

Другие же давали присягу, если хотите, в метафизическом смысле. «Есть такая профессия – родину защищать», – молвил бывший царский офицер, персонаж культового фильма, которому было решительно наплевать, как в данный момент его родина называется и кто ею правит. Тут не честь, а мораль, нравственность, большой патриотизм.

С отречением царя Николая верность империи для Маннергейма или Скоропадского сразу же кончилась. И атаман Краснов не выступил во время гражданской войны на Москву, предпочтя благоденствие у тихого Дона, а потом и вовсе свалил с женой-немкой в любимую им Германию.

Советский офицер Дудаев или, не знаю, Масхадов после развала СССР тоже посчитали себя вольными стрелками, ибо присягали, по их разумению, исключительно Советскому Союзу. А тот развалился.

Примитивный взгляд на присягу лучше всего иллюстрируется хрестоматийным восстанием на Сенатской площади, когда дремучих солдат их прыткие офицеры-западники как раз и развели на вопросе верности субъекту К или субъекту Н. Присягать родине служивые тогда ещё не умели просто потому, что понятие родины в общем его приложении не сформировалось в головах в понятных словах и образах.

Чувство большой родины, чувство общности со своим многонациональным народом –показатель развития социума или индивидуума. Кто-то дорос, ощутив себя, например, россиянином (термин, увы, девальвирован, но возник он при Петре I вместе с империей), как генерал Деникин или барон Врангель. А кто-то остался на своих украинских, шведских, финских, казацких хуторах.

Для таких присяга большой стране – документ, будто составленный юрисконсультом. Такие в своих собственных глазах изменниками не являются.

Таких и повесить в Лефортовской тюрьме не грех.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

Рекомендуем