Пушкин русского рока

Надо бы отсканить нормально этот слайд. Явно осень. Явно Питер. Мы идём вчетвером – Курёхин, Цой, мать моих детей и я с камерой. Я не помню, куда мы идём, но явно не выпивать, потому что парни были не по этому делу, да и я тогда тоже. Почему я снял Цоя без Курёхина – непонятно. Я даже не помню, какой это год. Теперь понятно одно – страна любит мёртвых поэтов.

Вторая волна какой-то истерической любви к Цою, которая накрыла нас сейчас, накатила ровно с такого исторического расстояния, когда практически никто не помнит реального человека, зато творчество воспринимается выпукло. Полностью превратилось в сказочную вселенную.

Этому не мешают даже выжившие члены группы – ни Каспарян, ни Титов, ни Тихомиров. У них теперь есть свой компьютерный Цой, который никогда не станет старше. Не скажет лишнего. Не разгонит группу. Не осудит СВО и не поддержит – то есть не поставит гастроли под вопрос. У каждого теперь свой Цой без Цоя.

На дистанции лет миф округлился, приобрёл завершённую форму. Апокрифы, как и принято в религиях, распространяются бывшими апостолами, знатно поработавшими над созданием величия группы «Кино» – А. Вишней, Рыбиным и другими.

Наконец прекратились разговоры, какая гармония, мелодия или аранжировка у кого потырена: где как The Cure, TheSmiths, бла-бла-бла. Уже неважно. Он уже был выдающимся, когда просто исполнял под гитару «Бездельника» или «Восьмиклассницу», резко обозначая границу между омерзительным КСП (костёр, спальник, палатка, «Милая моя, солнышко лесное») и роком. И никакая woke-культура никогда не запретит седым уже дяденькам лабать эту самую «Восьмиклассницу», хотя и выглядит это странноватенько.

Цой – один из тех, кто разрушил тщательно насаждавшийся миф о том, что русский язык слишком тяжеловесен для рок-музыки. И за одно это ему можно ставить памятники как Пушкину. Оказалось, что просто кое-кто до этого не очень хорошо знал русский язык.

Ответ из зала мы слышим до сих пор – я вижу, как сорокалетние вдруг фанатеют от «Кино» и Цоя. И не только потому, что никогда не слыхали Мориссея или Джонни Марра с Робертом Смитом, это тоже неважно. Важно то, что за десятки лет у нас не появилось никого равновеликого в синтезе текста, мелодии, а главное – энергии. И даже уже совершенно нерелевантны споры «а вот если бы Цой был жив, что бы он сказал?». Потому что сказал – и весьма энергично – и про лекарство против морщин, и как именно умирать молодым.

Индустрия по имени Цой развивается активно. Стало ясно, что в эфирах радиостанций теперь будут звучать только песни в варианте «Кино-2020», то есть «улучшенные». То есть «Алюминиевые огурцы» уже в передачу не поставишь. Это весьма печально. С другой стороны, понятно, что качество классических записей – не менее классическая питерская рукожопость. Зато легенда заполняет блестящую, предназначенную для неё сферу как идеальную форму материи в вакууме.

А на улицах Питера ходят люди с мегафончиками и предлагают экскурсии по цоевским местам. Сначала Цой дал этому городу песни, теперь даёт работу.

Сегодняшним сорокалетним скоро будет 60, как сегодня Цою. И тогда нас накроет новая волна цоемании. Могу поспорить, что накроет. И это тоже хорошо.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.