Витя на распутье

Цою 21 июня исполнилось бы 60 лет. Над культом нашего всего зубоскалил мой приятель, предлагая понимать надпись «В. ЦОЙ» на заборах, стенах, в лифтах и на лестничных клетках как посыл. Дескать, «иди в цой». Думал ещё над выражением удовлетворённости от грамотно выпитого: «По цою пошло».

Разбившийся по собственному ротозейству Виктор – что, разумеется, прискорбно, никто на его костях танцевать не собирается – не на шутку утомил тогда всё взрослое население державы. Подростки стенали и сводили счёты с жизнью. Угрозой «Цой жив» исписаны были все мусорные баки.

Чем он так брал за душу – загадка. Возможно, ладными текстами, не уступающими, а то и превосходящими условного Андрея Вознесенского. «Город в дорожной петле» и всё такое прочее. Метафорично, образно, лаконично. Иногда со вкусом. Чувствовал ритм, нерв, публику.

Музыкально же был вторичен, пусть узнаваем по манере и доверительной интонации. Как все отечественные как бы рокеры, пользовался тем, что, в отличие от монстров англосаксонского харда или, скажем, психоделики, закордонный панк в СССР знали немногие. Благо и на родине своей он был по определению вторичен.

Ничего, кроме незатейливого панка так называемый русский рок отродясь на гора не выдавал и по сию пору не выдаёт, за исключением разве что металла, наспех выкованного по разнарядке комсомола ещё в восьмидесятых из готовых на всё ВИА, да одинокой арт-команды «Автограф», ныне почти забытой. И ещё чего-то по мелочи.

Существование T.Rex в качестве неисчерпаемого кладезя музыкальной премудрости для Майка Науменко и The Cure как одного из первоисточников для Виктора Цоя не вызывает сомнений. Выше панка в родных палестинах, увы, никто не прыгал. Да, собственно, и незачем.

Цой стал такой же иконой цивильного протеста, как Егор Летов – нецивильного. Непотребного вида и качества неформалы, планировавшие кончить жизнь у помойных баков, торчали от Летова. Потребного же вида школьники с надеждами на будущее, которые скрывали, – от Цоя.

Сам Цой отчаянно, напоказ воевал с якобы ненавистным ему режимом, без которого на самом деле не в состоянии был прожить и дня. Возможно, сам того не понимая. Нигде, кроме «совка», места для него, как и для всего русского рока, не находилось. Он же отчаянно пилил сук, на котором сидел, требуя перемен и подзуживая малолеток к гражданскому и не очень неповиновению, решительному неприятию всего, что за окном.

Был ли искренен – бог весть. Что пошёл в услужение к уголовнику Айзеншпису, говорит скорее об обратном. Бабло победило зло. Но на сцене, как всякий способный лицедей, Цой преображался. Возможно, даже верил в то, о чём пел. Скорее всего, верил.

В любом случае был искреннее БГ, который не раз свысока и публично потешался над его мытарствами.

Интересно, что как бы столь нелюбимая им страна – в нелюбовь он, разумеется, играл, нелюбовь к «совку» была в тренде – почила аккурат вместе с ним. Сразу после. Будто ждала, когда он ей ворота откроет и с собою утащит. Что в высшей степени символично, ибо вне страны делать ему было решительно нечего. В таких случаях говорят: «Хорошо, что не дожил».

Та же участь постигла, кстати, и Майка Науменко, который не менее яростно приближал зарю новой жизни, но так и не дожил до по-настоящему светлых дней. Можно сказать, повезло.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.