Пельмень о Палыче: как оппозиционный журналист изображает знатока Чехова

Авторский вечер Александра Минкина в Вахтанговском арт-кафе, назначенный на ближайшее воскресенье, раскуплен. Интересен он в основном тем, кто же придёт провести вечер с чашечкой эспрессо и журналистом.

Предполагаю общий сбор интеллектуалов, не чуждых правдоискательству на каналах-иноагентах и в беседах театральным полушёпотом на кухнях.

Минкин анонсирован как блестящий исследователь писателя-классика. Поддержан захлёбывающимся от восторга редактором «Сноба», восславлен рецензиями на свой роман 2021 года «Чайка на воде».

В романе, как интригует автор, открыто что-то совершенно неожиданное об Антоне Павловиче и его бессмертной пьесе. Держитесь за шляпки, посетительницы театральных гостиных, одетые в объёмные портьеры и увенчанные массивными украшениями с настоящими уральскими самоцветами.

«Несмотря на бесчисленные диссертации и бессчётные расставленные акценты» – рецензенты намекают на множество научных степеней авторов доминкинских исследований, – только у нас, только сегодня единственный и неповторимый гадатель по Чехову. Спешите спешить.

Однако автор воды о Чехове более известен филиппиками о неправильной России. В ней минкиным стало неуютно из-за потери статуса всеведов.

Рецензенты, раздувая важность откровений и находок Минкина в «Чайке», берут публику на старый трюк Ходжи Насреддина с «животным, именуемым кот». Вход – с одной стороны, выход – с другой. Приходите на Чехова, уходите с разглагольствованиями о мире и Вселенной.

Снобская афиша нарочно не упоминает, что кроме соискателей научных степеней с диссернета о Чехове размышляли глубокие умы с самого начала писательской деятельности Антона Павловича. Писали обильно, заинтересованно, детально. Амфитеатров и Мережковский, который усмотрел в «Чайке» гностические мотивы. Набоков и Ходасевич. Писали не для гостиных – для читателя, увлечённого, знающего, ненасытного, культурного.

А Минкин ждёт встречи со своей публикой в балахонах и малахитах, настроенной на магический шар его шарма и умствований. Публикой, способной к критическому восприятию всего, что им не нравится априори.

Минкина такая публика любит самозабвенно и жертвенно. Ведь он тоже несёт в себе мудрость растерявшихся в обстановке острого противостояния с Западом. Он владеет словом. Он – книжник. Он – толкователь. Экзегет.

Узнав о предстоящем событии и его официальной теме, я не мог не вспомнить рассказ Аверченко о нагловатом посетителе Деревянкине, вломившемся к «Антону Петровичу… Почему же Павловичу? Отца так звали? Ну, это ещё не доказательство!».

Ещё в 1915 году Аркадий Аверченко высмеивает энтузиастов – исследователей творчества писателя. Беспардонных и самонадеянных, влезающих в литературу без спросу, с папироской, хоть «туберкулёнок не любит дыму».

Что же достанется Чехову от Деревянкина-Минкина? «Певцу сумерек – от певца яркого солнечного света и красивой жизни»? Воздержится ли певец на встрече от того, чтобы заливать, как давеча в интервью иноагентскому СМИ, о том, как несправедлива жизнь в России по отношению к бедняжке Маше Москалёвой, которой «то ли 13, то ли 14 лет», – не правда ли, глубоко изученная тема журналистом, транслирующим своё мнение?

Будет ли Минкин, прикрываясь чеховским гением, толковать интеллектуалам пищеблока театра им. Вахтангова о чёрствости «этой омбудсмена Беловой, как-то там»? Готовясь к интервью с иноагентами, Минкин забыл узнать двойную фамилию Марии Львовой-Беловой, которая лично занимается судьбой Маши, брошенной отцом ради участия в откровенно противоправных действиях.

«Ведь есть же закон, – кипятился Минкин, – по которому то ли с девяти, то ли с десяти лет ребёнок сам может решать…» Так с какого возраста, уважаемый певец прекрасной России будущего? Вы навязали аудитории тему, в которой не имеете познаний. А если и с Чеховым то же самое у вас?

А с Пушкиным вы обменялись карточками? Другой роман Александра Минкина «Немой Онегин» так же пиарился и презентовался в малахитовых гостиных и арт-кафешках Москвы, чтобы сделать кассу.

Деревянкины, Минкины, Серебренниковы, Богомоловы. Чего вы стоите без насеста, который соорудили себе из наших литературных святынь?

Что вы можете, кроме как паразитировать на великих именах? Чем вы обогатите свою публику в балахонах и дольчегаббанах?

Вы отщипываете по кусочку от гигантского массива, накопленного веками, из которого выстроена мегалитическая пирамида нашей культуры. И делаете из отгрызанных частей уютный гадюшник, где такая подходящая акустика, чтобы шипеть на нас – чуждых вам, недостойным, обслуживающим ваше самомнение.

Вы почтительны только к своим дружкам – тянете на сцену академических театров фекалии Сорокина. А покойных великих вы раздеваете в могилах, чтобы сварганить себе культурный облик из их нетленных одежд.

Они безмолвны – «Дант не встанет с ложа сна», чтобы осадить вас хорошей оплеухой. Но есть Россия и её гражданское общество. И театр, воспитавший великих актёров Ульянова, Ланового, Яковлева, надеюсь, состоит и сегодня не из одних только кассиров и администраторов, для которых театр начинается и закачивается, когда «билеты проданы».

Есть творческий коллектив, есть настоящий зритель, который не сдаст Деревянкиным ни Чехова, ни Ланового. И предложит одуматься. Открыть двери и окна. Проветрить помещение арт-кафе, а то караул как-то, знаете ли, дорогие жан-жаковцы, начинает от вас уставать.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.