Солнце русского постмодернизма: как Пушкин играл со смыслами
Сегодня, 10 февраля, – день памяти Пушкина. Годовщина злополучной дуэли на Чёрной речке. Мучительная смерть, народная скорбь. Повод обронить свои пять копеек в копилку славословий гения.
Что Пушкин – великий поэт и прозаик, первопроходец множества жанров, создатель современного русского языка, вольнодумец и ветреник, притом пламенный патриот и государственник, нами впитано с молоком матери и намертво вколочено школьной программой.
Однако Пушкина с полным правом можно считать ещё и провозвестником постмодернизма – течения, формально возникшего лишь в середине XX века. Сам термин – уж точно. Тем не менее наш «ай да сукин сын» всё это придумал за век с лишним до означенных событий. На то и гений.
Крутили по Четвёртой «учебной» программе телевидения СССР (бесподобный был канал, кто не застал – многое потерял) блестящий опус литературоведа Константина Кедрова. Он говорил об амбивалентности «Повестей Белкина». Читал там дивные тексты, кстати, Михаил Козаков.
Амбивалентность, то есть двойственность, виделась автору не только в названных повестях, но и чуть ли не во всём корпусе пушкинских сочинений. Прозаических – точно. В том смысле, что не стоит воспринимать их серьёзно, даже самые душещипательные. Ибо они – не что иное, как намеренное перенесение на русский чернозём сюжетов французских бульварных романов, столь популярных у отечественной публики того времени. Помните пиковую графиню, требующую у Томского прислать ей этих самых романов, «только не из новых»?
Сама «Пиковая дама» – ведь не что иное, как изящная стилизация под старомодную французскую безделушку, даже с эпиграфами на языке оригинала для окончательного распознавания.
«Повести Белкина» – это такое переложение мадам де Донцовой на русский лад с непременной, подчас плохо скрываемой издёвкой над первоисточником. Практически пародии. Игра. Кто-то из друзей Пушкина – то ли Вяземский, то ли Баратынский, не упомню – «ржал и бился», читая повести.
Чистый постмодернизм, родоначальником которого в России, а может быть, и в мире, стоило бы считать Наше всё.
Не моё это открытие, я только вспомнил. К чему? А увидел на телеканале «Культура» именитого литературоведа Новикова. Он, судя по всему, относится к «Повестям» совершенно серьёзно, никакого лукавства и нарочитой вторичности в них не ощущая. Или мне только так показалось?
Потом уже волгинский кружок «Игры в бисер» вечером того же дня по тому же каналу обсуждал мотивацию Сильвио, недостоверность описания местечка, в котором стояли гусары, и то, что ну никак не могли они каждый день стреляться.
При том, что «Игра в бисер» Германа Гессе, откуда позаимствовано название авторской программы Игоря Волгина, есть не что иное, как манифест постмодернизма. А они собрались все такие серьёзные и буквальные, ищущие в искристых пушкинских шалостях занудной исторической правды. Выключил.
День 10 февраля стал для меня, помимо горести по первому из поэтов, ещё и поводом помянуть наше имперское прошлое, одной из составляющих которого была Четвёртая программа советского телевидения. До неё нынешней «Культуре» как до… никакого приличного сравнения, увы, не вырисовывается.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
