Останется на подкорке: что сделал для русского кино Эдуард Артемьев

Известие застало врасплох. Словно удар под дых. Стараюсь теперь отдышаться. Не стало композитора Эдуарда Артемьева. В ноябре только отмечали его 85-летие. И вот.

Мы были его современниками. И этим можно гордиться.

Он один такой уникальный. Теперь уже был. Решительно ни на кого не похожий и так же решительно узнаваемый, вошедший в сознание ценителей в первую очередь как композитор кино и чуть ли не первый в России электронщик. Их там трое было – Мартынов, Каллош и он. Но он первый. Эпитет «первый» – не хронологический.

Француз Жан-Мишель Жарр со своим «Оксигеном», по которому с ума сходила прогрессивная публика в конце семидесятых, не то что не шёл ни в какое сравнение с Артемьевым, но казался лютой попсой, при всех его безусловных достоинствах.

Простенький вроде бы артемьевский «Поход» из «Сибириады» Кончаловского легко клал любых жарров, вангелисов, шульцев на обе лопатки.

Вершиной его электронной ипостаси, возможно, стала работа у Тарковского. Сочинить что-либо лучше «Медитации» из «Сталкера» смертному вряд ли дано.

Он был универсалом и ярким мелодистом. Притом оркестровый Артемьев совсем не то, что Артемьев на синтезаторе. Тарковский Артемьев не то, что Артемьев Михалковский или, к примеру, Абдрашитовский. Сравните ту же «Медитацию», скажем, с «Тремя товарищами».

Ему уважительно подражали. Так Вадим Храпачёв с музыкой из «Полётов во сне и наяву» его влияние явно испытывал.

А в жизни Артемьев был тихим, скромным, келейным, набожным. Редко когда можно было лицезреть композитора с экранов. Молчун. А мелодии его разлетались. Они на подкорке у каждого. В русском генотипе. Как теперь принято говорить – в культурном коде нации. Отныне и навсегда.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.