«Улицы французских фонарей»: как разглядеть в питерском сериале наследие Годара и Трюффо

Съёмки «Улиц разбитых фонарей» начались 25 октября 1995 года. Тот первый сезон был ослепителен, уникален в пространстве русского кинематографа. И его зрительский успех загадочен.

Сериал стал не чем иным, как воплощением совершенно некоммерческой французской новой волны. Так называют революцию, прогремевшую в начале шестидесятых и изменившую кинематограф.

Её отличительным признаком была стилистическая «документальность». И ряд вывертов – к примеру, подчёркивание условности действия прямым взглядом актёра в камеру.

Там был изобретён целый ворох приёмов, которые потом перехватили консерваторы. Скажем, рубленый кадр. Помните возмущение Ивана Васильевича после фразы «хан – собака»? Запальчиво вскочил, и так несколько раз.

Но главное – отстранённая как бы любительская камера. Репортёрская, если хотите – чувствуется дрожание руки. Расфокусированная. Не сразу поймёшь, где герой, а где случайный прохожий. Никаких павильонов, всё натура. Актёры второго плана – люди с улицы или на них похожи. Общая непричёсанность и оттого как бы достоверность.

В шестидесятых новая волна аукнулась и у нас «Июльским дождём» Хуциева, «Случаем из следственной практики» Аграновича, «Асей Клячиной» Кончаловского. Аукнулась и заглохла со смертью первоисточника, который не прожил и десяти лет.

Но в семидесятые новая волна вдруг вынырнула из Невы, причём удивительным образом. Так и хочется назвать это ленинградским натурализмом.

Первым в невской волне, кажется, был Алексей Герман с «Проверками на дорогах» (1971), где стиль ещё робко отрабатывался. Потом его же «Двадцать дней без войны» (1976) ощутимо приблизились к абсолюту. И наконец – «Мой друг Иван Лапшин» (1985). Катехизис, квинтэссенция.

В шершавую достоверность играл в Москве и Вадим Абдрашитов с картинами «Охота на лис» (1979) и «Остановился поезд» (1981). Но его фильмы были остросоциальные. Герман же сознательно уходил от злободневности, балансируя на более тонкой проволоке.

Герман стилизовал тридцатые в «Лапшине» и пятидесятые в «Хрусталёв, машину!». Там дух времени ощущаешь кожей – на кастрюльках, манжетах, махорке. Та же неотличимость героев от массовки. И камера трясётся. И всё сразу ясно – незавидная будущность героев и наши с вами истоки.

«Хрусталёв», однако, был уже невыносимым перебором – как всё у Германа после «Лапшина». Попасть в сословные путы и выкарабкаться не каждому дано. Приобретённая Германом от его гуманитарного окружения нелюбовь к родине стала для него губительной.

Особенностями ленинградского натурализма или, если хотите, невского, стали: обращение к прошлому и стилизация под время с филигранным прописыванием бытовых мелочей и подбором лиц. Говорят, Герман придирался даже к пуговицам и специально выискивал кондовые физиономии в заштатных драмтеатрах. Так он приметил Юрия Кузнецова и Анатолия Сливникова.

Если Алексей Герман продвигался от игрового кино к условно документальному, то документалист Семён Аранович дрейфовал в обратном направлении. Где-то в середине они встретились – с актёрскими совпадениями, схожими приёмами. У Арановича был ещё замечательный композитор Кнайфель, Герман же начисто отрицал музыку, считая её «костылём».

Аранович после «Торпедоносцев» (1983) не побоялся испробовать методу на современности, сотворив, как сейчас бы сказали, мини-сериал «Противостояние».

Германом и Арановичем состав ленинградских натуралистов не ограничивался. Виктор Аристов, например, снял картину «Порох» (1985). О первых двадцати днях блокады, когда никто ещё не умирал от голода, а зима даже не стучалась в двери. Мы-то знаем, как оно потом будет, герои – нет. Думают, что уже переживают самое страшное.

Так вот, первый сезон «Улиц разбитых фонарей» – не те более поздние кустарные поделки, что невозможно смотреть, а пилотный выплеск, снятый в 1995-м, – не что иное, как новая волна. Причём в парижском изводе. Хотя в кадре Ленинград, пардон, Санкт-Петербург.

Поэтому мне и трудно объяснить невероятную популярность этого, казалось бы, андеграунда.

Знали бы соотечественники, что подсели массово на европейское эстетство. Что где-то по Литейному в 1995-м прошлись Годар с Трюффо. Причём они-то о таком фуроре и в лучшие годы только мечтали.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.