Дождался реакции: как либеральная мафия мешала Афанасию Фету получить признание

Афанасия Фета часто называют незаконнорожденным, но это неверно. Он родился в законном браке, но вырос в другой семье. Просто его будущий отчим, мценский помещик Афанасий Неофитович Шеншин, вывез из германского Дармштадта его мать Шарлотту, когда она была на солидном сроке беременности от своего мужа Иоганна Фёта.

До рождения ребенка этот брак расторгнуть не удалось, и юридические последствия этого Шеншин решил как-нибудь замести под коврик. Однако, когда сынишку настало время определять в пансион, правда открылась. Вообразите состояние юного Афанасия, когда в 14 лет он узнал, что он не Шеншин, не дворянин и не русский, а чистейший немец.

Значение этого печального события для Фета любят преувеличивать, но в реальности его внутренняя жизнь была гораздо важнее внешних обстоятельств. Именно она породила стихи, прославившие его имя, а обстоятельства – всего лишь довольно скучную биографию, лишенную ярких красок.

В самом деле, он окончил Московский университет, но блестящим студентом не был, дважды оставался на второй год. Затем, надеясь вернуть дворянство за счет получения офицерского чина, он выбрал военную карьеру – служил сначала в кирасирском полку в Херсонской губернии, потом в гвардейском уланском под Петербургом. Но чин, дававший право на дворянство, все повышался и повышался, в конце концов для этого надо было стать полковником, а он вышел в отставку всего лишь штабс-ротмистром.

К тому же он совсем не был создан для бранной славы – и ему, к его облегчению, не пришлось участвовать в боях даже во время Крымской войны.

Та же недокрученность – и в личной жизни. Был влюблен в красавицу Марию Лазич, которой по бедности своей не решился сделать предложение, а женился на некрасивой, но хозяйственной Марии Боткиной, с которой у него не было детей. Зато образ Лазич, трагически погибшей вскоре после их расставания, всю жизнь вдохновлял его на стихи.

Но если вы предположите, что хотя бы мир поэзии встретил его как триумфатора, то вы ошибетесь и здесь. Как писал Венедикт Ерофеев, все на свете должно происходить медленно и неправильно, и у Фета получилось именно так.

Первую книжку под нелепым названием «Лирический пантеон» он издал за свой счет в 20-летнем возрасте – и в дальнейшем ему всего один раз удалось опубликоваться за счет издателя. Тираж второй книжки, вышедшей в 1850 году, был распродан лишь через пять лет.

Нельзя сказать, что молодой поэт не был замечен. На его стихи тут же стали писать романсы, один из которых он лично слышал в исполнении оркестра на пароходе «Николай», когда возвращался из европейской поездки. Но признание Фета в кругу серьезных литераторов было очень условным, и всю его жизнь находилось немало охотников подвергнуть его стихи насмешкам.

К примеру, тусовка Николая Некрасова, группировавшаяся вокруг журнала «Современник», поначалу очень полюбила Фета, но стихи его принимала с такими оговорками, что третий сборник поэта, выпущенный в 1856 году, фактически был плодом коллективного творчества редакции журнала; друзья-литераторы под руководством Ивана Тургенева неумолимо исправляли в фетовских стихах строки, которые им казались темными или неудачными.

В этом кругу Фета считали искренним, талантливым, но не очень умным человеком. Он, видите ли, не был способен понять их передовые идеи. Он – о ужас! – позволял себе патриотические высказывания, к тому же не любил Гегеля, тогдашнего кумира либералов, предпочитая философию Шеллинга, который ставил искусство выше прочих видов деятельности.

Вот здесь-то и пролегла черта, значившая в жизни Фета больше, чем изгнание из дворянского сословия. В преддверии великих реформ, когда общественность не хотела слышать ни о чем, кроме социальных вопросов, он посмел отстаивать права «чистого искусства», служащего исключительно красоте. И перед ним стали закрываться двери журналов.

Избавившись от военной службы, Фет рассчитывал жить на литературные гонорары. Но либеральная мафия не простила ему вольнодумства. Его стихи были объявлены вздором, его переводы – некачественными поделками. И тогда он круто изменил жизнь: в 1860 году купил землю в родном Мценском уезде и занялся сельским хозяйством.

В тот период было бы не очень верно называть Фета помещиком. Будучи разночинцем, он не мог владеть крепостными. Скорее его можно назвать фермером.

Никто не верил в успех этого предприятия, но немецкую кровь не пропьешь. Хозяин из него получился вдумчивый и рачительный. Он, вопреки расхожему мнению о поэтах, вообще хорошо умел разделять творчество и практические вопросы жизни.

Работа на земле дала ему новые знания, опыт общения с простыми людьми и материальную независимость от литературного сообщества. Он стал активным публицистом, излагал взгляды на крестьянский вопрос, противоречившие мифам народолюбивой общественности, и нажил себе еще больше врагов.

Окончательный разрыв с прежней средой произошел с началом польского восстания. Фет, уже заслуживший репутацию провластного мракобеса и крепостника, разумеется, был на стороне правительства.

В тот момент интеллигенция раскололась так же, как в наше время по поводу СВО. Люди, которые прежде общались, невзирая на разницу взглядов, разошлись навсегда. Впоследствии Фет в честь бывшего друга даст кличку Некрасов своему ослу.

Настало двадцатилетие, в течение которого Фет занимался своим хозяйством, служил судьей, публиковал статьи, переводил римских поэтов и Шопенгауэра, а стихов почти не писал.

В 1873 году высочайшим указом поэту вернули дворянство и фамилию Шеншин. Но дорога ложка к обеду: к тому времени дворянство упало в цене, кругом правили бал разночинцы, да и свои житейские проблемы Фет и так успел разрешить. Вот ирония судьбы: всю жизнь он бежал от фамилии, которая в итоге его прославила.

Его жизнь вновь круто изменили террористы «Народной воли». В 1881 году Александр II был убит – и вслед за его гибелью ушла в прошлое эпоха реформ.

Лишь тогда, в благословенную эпоху реакции, Фет смог заявить о себе как о первом поэте современности. Он совпал с эпохой и по политическим, и по эстетическим взглядам.

В 1883 году, после 20-летнего перерыва, у него выходит новая книга, «Вечерние огни», в следующем году он получает Пушкинскую премию за переводы Горация – и стихи идут широким потоком.

Про смерть Фета говорят разное: например, что он хотел себя зарезать, но, не успев этого сделать, умер от сердечного приступа. Еще говорят, что его последним словом было слово «черт».

На самом деле ни в Бога, ни в черта Фет не верил. Он верил в красоту и в русскую землю. Однажды он написал: «Я люблю землю, черную рассыпчатую землю, ту, которую я теперь рою и в которой буду лежать». Эта земля ответила ему взаимностью и запомнила навсегда.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.