Любовь Казарновская – оперная и камерная певица, актриса, педагог, общественный и культурный деятель, выступала в Метрополитен-опере в Нью-Йорке и Ла Скала в Милане.

В интервью Игорю Кольке она рассказала о миссии нашей страны, ценности русской культуры, певце SHAMAN и многом другом.

О художественных параллелях с происходящим

– Любовь Юрьевна, противостояние между Россией и коллективным Западом, украинский конфликт – находите ли вы какую-то параллель этим событиям в художественных, музыкальных произведениях?

– Да много таких произведений, но если брать наше отечественное, это конечно опера Чайковского «Мазепа». Такое совершенно зверское предательство, предательство изощренное, потому что дочь Кочубея Мария – чистое существо, нежное, красивое – полюбила Мазепу всем сердцем, и он её опутал своими мужскими чарами. И этот ребенок, чистый, наивный, любящий, предаёт свою семью. Мария предана Мазепе, и когда она узнает о вот этой страшной измене Мазепы, она тоже сходит с ума, нося во чреве ребенка.

Я считаю, что тот конфликт, что происходит сейчас, был подготовлен очень давно и тонко. Потому что глобалисты поставили себе задачу расколоть славянскую общину, славянский народ, и расколоть очень коварно и изощренно тонко. [Этой цели служили] все «Майданы Незалежности», которые происходили, и все те события, которые провоцированы были глобалистами, а именно всякие войны, которые происходили уже на наших глазах.

Я помню и войну в Корее, и Вьетнам, и Югославию, и так далее. Всё примерно по одному сценарию – установить порядок такого глобального управления людьми на планете, сократить население как можно больше. Вот именно эта программа по уничтожению населения – и особенно по уничтожению славянского кода – призвана была разделить и властвовать. То есть надо было максимально разделить российский, украинский, белорусский народ, и сделать это так изощренно – через убийство, через братоубийство фактически.

В общем, конфликт славянского народа спровоцирован не Украиной и не Россией. Он спровоцирован вот этой третьей силой, которая подогревала и подогрела украинскую власть до нужной степени, чтобы он случился.

Начиная с Майдана, потом был кризис 2008-го года, потом был кризис 2014-го года, который был связан частично с Крымом. Но русское население, то есть русичей, на территории Украины очень сильно стали притеснять, и просто люди стали испытывать очень большое давление, которое, конечно, должно было закончиться взрывом, и этот взрыв произошёл.

Мне кажется, что призывать сейчас людей одуматься – это, конечно, очень важно. Наверное, просто народ мало понимает все вот эти политические хитрости и такие управленческие глобальные хитрости. И вот мы сталкиваемся с тем, что и среди европейцев, американцев есть люди, которые очень хорошо всё понимают, а есть те, кто идёт за СМИ, слушает пропаганду и говорит: Россия – «агрессор», Россия не имела права и так далее.

Конфликт был доведён до такой степени, что это была температура 40 или 41°C. То есть дальше клиническая смерть, дальше бы начало происходить что-то страшное. Так подогревалась агрессия против России, что уже доведено было просто всё до предела. Поэтому конфликт был неизбежен, но что он выльется в такое, что против нашей страны в общем-то воюет весь мир... Потому что, как вы сами понимаете, если бы был конфликт был только Россия – Украина, он был бы давно разрешён.

О договороспособности оппонента

– Верно. Скажите, пожалуйста, а вот с этой силой, что проводит операцию по дегуманизации всей планеты, можно было как-то договориться, не применяя насилия, оружие?

– Я не думаю. Думаю, что эта сила на протяжении веков демонстрировала абсолютную невозможность договориться с ней неким образом. Потому что есть материя, а есть антиматерия, вы не можете договориться с антиматерией, она не про человечность, не про сердечность, не про человеческие взаимоотношения.

Они работают против человека, они работают против чувства, они заточены на цифру и на человека-робота, который подчиняется командам. И вот эти тёмные цивилизации – они очень высокоразвитые, но они технологические цивилизации. То, что нам сегодня навязывается, – искусственный интеллект. Это именно программа антиматерии, античеловеческая, антигуманная и антигуманистическая.

И с ними договориться невозможно. Их можно только победить силой своего духа, силой своего сознания, силой и уверенностью в том, что человечество – это прежде всего духовные люди, которые заключены в материальные тела. Для них человек – это некий объект, который должен быть начинён информацией, обладать определенным статусом ума, а не разума, не сознания. И вот такой человек абсолютно управляем. И дальше с ним можно делать что угодно.

Нужна твоя печень – у тебя возьмут печень. То, что возьмут твоих детей, – это вообще не обсуждается. Так что с ними договориться нельзя, им можно только противостоять силой нашего сознания, нашего духа – если человечество это будет понимать и коллективным разумом скажет своё решительное «нет». Потому что Атланты заигрались в эту игру.

О миссии России

– Америка считает, что её главная цель на земле, сейчас утрированно говорю, – напичкать «свободами» континенты. Китай – обеспечить равную для всех безопасность, справедливое мироустройство. В чём, по вашему мнению, заключается миссия России?

– Миссия России – это необыкновенное такая духовная статусная соборность. Мы только силой духа победим. Это не значит, что у нас нет воинов – они есть, они всегда на Руси были, и они будут: мужчины-воины, женщины-воины духа, которые поддерживают эту силу и стать такую воинскую. Но центродуховный статус нашей страны не сравним ни с одним.

Я не говорю о той схеме политической, которая существует, мы видим много проблем, которые необходимо просто уже вчера было решать. Да, мы видим много людей в наших властных структурах, про которых у нас возникает миллион вопросов. Мы это видим всё прекрасно.

Я говорю о Руси духовной, я говорю о потенциале той страны, которую я обожаю и которая для меня есть вот та Соборная Русь, та Великая Русь, которая побеждала всегда, всех и всё. Мои бабушки рассказывали про ситуацию, которая была после Первой мировой войны. После революции страна была полностью разрушена, развалена. Масоны уничтожили. Всё повторяется. Это глобальная тёмная сила масонская.

При всём этом пришли люди, которые взяли всё в свои руки, и в 30-е годы Россия стала не только индустриальной державой. Какие стали сниматься фильмы! Какие появились театр и имена! Какая гордость для нашей страны было вот это время довоенное и сразу после войны. Что мы после войны смогли сделать! Как страна расцвела. Наша страна-победитель диктовала свои условия всему миру! Вот это да! Понимаете, поэтому я говорю о непобедимости.

Почему мы всем стоим как кость в горле? Потому что Небесная Русь, которая нам заповедана – это лёгкие, это сердце планеты. Люди нашей страны, обращаюсь ко всем вам. Мы должны это осознавать, мы должны это знать и чувствовать. Это должно быть в нашей крови, в нашем ДНК, мы с этим должны жить. Это страна, которая миру подарила Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Гоголя, Чайковского, Рахманинова и далее по списку.

О поездках в Донбасс

– Любовь Юрьевна, вы сказали про то, как быстро наша страна восстановилась и набрала силу после Великой Отечественной. Сейчас я предлагаю взглянуть на Донбасс. Я вот недавно видел ролик, как быстро восстанавливаются города и регионы, вошедшие в состав России, и в этом смысле вопрос мой про Донбасс. Вы не ездили туда?

– Нет.

– Ещё не были?

– Ещё не была. Дважды уже был запрос. Я пока передала только свои книги. Одна злая тётенька написала: «Да кому нужны книги, да кому нужны концерты?» Нужны. Потому что я получаю письма: «Вот знаете, за эти несколько вечеров мы улучшили себе настроение на сто процентов, мы смеялись, мы радовались тому, что есть этот мир большой музыки, что есть вы, которая нам действительно рассказала о том, что Моцарт был до самой-самой своей почти кончины большим ребёнком, который умел радоваться мелочам, который сам делал пирожные, потом на них клал вишенку и говорил: «Это, наверное, вот такое пирожное я бы подал на стол Дон Жуана» и так далее. Вот такие какие-то вещи. Потом – про Петра Ильича Чайковского. Когда он пересекал границу Российской Империи, на первой же почтовой станции он требовал себе щи суточные, гречневую кашу и квашеную капусту. Какие-то такие, знаете, вещи которые общечеловеческое сердце трогает. И мне так приятно было, что люди об этом писали.

Я думаю, что я обязательно туда доеду. Но когда я услышала о некоторых своих коллегах, что они туда ездят уже за большие деньги на работу и что уже выстроен список тех людей, которым определенные наши, скажем так, структуры дают преференции на поездку туда, как-то это меня это покоробило, и мне показалось, что в этом есть какая-то большая неправда, что слишком уж рьяно многие туда поехали для того, чтобы сказать, сделать материалы, ролики, выступить по телевидению и сказать: «А я там был. А вот я уже в первых рядах». Достаточно ли это искренне было сделано всеми – не уверена. Кто-то, конечно, это делал искренне, но не все. Не все. И как-то я чуть приостановила этот процесс.

Вот недавно я познакомилась с совершенно дивной женщиной – она в Луганске ректор университета. И она сказала: «Любовь Юрьевна, а что если мы к осени, если всё благополучно будет, проведём такую серию из мастер-классов и концертов, и вы просто пообщаетесь с людьми? Потому что им даже не столько концерты нужны, им нужно общение. Они хотят поговорить, они хотят узнать, чем мы сегодня живем и как мы будем строить, вот, общий мир».

– Это приглашение в Луганск.

– Да, и в Донецк тоже. И мне это очень интересно, потому что она говорит, что у них очень много ребят и университетских студентов, и студентов колледжей искусств, музыкальных колледжей. Им будет, конечно, очень интересно.

– Как вы всё это представляете – это будет какая-то интеграция, общее поле какое-то культурно-просветительское?

– Они хотят эту материю живую послушать и пощупать – вот это я с удовольствием сделаю, потому что вообще общение с молодыми ребятами, которые прошли сегодня через такое горнило, которые увидели войну не по телевизору, а своими глазами, вот с ними нужно разговаривать. Потому что это такая, знаете, я бы сказала культурно-просветительская психологическая помощь, и в этом я вижу очень большую какую-то свою роль. Потому что я умею общаться, я умею рассказать какие-то те вещи, которые уже выпали из их поля зрения.

– Любовь Юрьевна, а ещё, пожалуйста, обратите внимание на жемчужину Донецка – театр оперы и балета…

– В котором я до войны как раз была.

– Вам оттуда не поступало никаких приглашений, предложений?

– Я, по-моему, была в 12-м году, у меня был целый тур по Украине. Это был Киев и Харьков, и Донецк, и такие совершенно изумительные были встречи. Там работает много коллег моих, с которыми я училась в консерватории. Потом мы встречались на оперных сценах. И я выходила в этот театр.

Я помню, как публика тепло встречала. Потом они приходили, приносили мои диски, я их подписывала. Мы долго разговаривали, потом сидели, было уже такое летнее время – начало июня, мы сидели с людьми, разговаривали. Они приходили в гостиницу за автографом. Какая-то такая, знаете, такая общность была человеческая. Поэтому, я думаю, что обязательно [приеду туда] – красавец-театр, чудная акустика.

Я думаю, что для каждого артиста выходить петь в естественной акустике – это радость, и я думаю, что, конечно, это время скоро настанет. Мы опять будем общаться, мы опять будем действительно дарить те минуты радости друг другу, которые всегда дарили. Всегда. Потому что в Донецке все говорили по-русски, в Харькове все говорили по-русски, в Киеве – вообще молчу. Я никогда не чувствовала каких-то националистических таких выпадов против русских, против России. Никогда.

Более того, у меня в Киеве родственники, и люди абсолютно адекватные, люди учёные, которые всё видят и понимают: «Мы всё понимаем, мы абсолютно ощущаем так же, как ты, всю ситуацию, которая происходит сейчас. Надо подождать».

– Они на связи с вами?

– Да.

– Как они реагируют на происходящее?

– Реагируют абсолютно адекватно. Это люди читающие, знающие, интеллигентные, умные, такая чудесная семья.

Знаете, вообще я думаю, что есть люди, у которых уже сознание поплыло окончательно и бесповоротно, а есть люди, которые видят объективную картину.

Нужно осознать, что и нам предстоит внутри страны очень большая работа по перестройке всей системы. Потому что так уже дальше продолжаться тоже не может и не будет. Я думаю, что это понимают на всех этажах – и среди властных структур, и среди простых людей.

О массовой культуре

– В Европе и на Западе культуру потребляют. Это продукт, употребляя который, человек получает удовольствие, именно поэтому европейская культура сегодня – рыночный продукт. Это ваши слова. Правильно ли я понимаю, что вы говорите, что российская культура заразилась этим. Когда? Это 90-е годы, начало открытия России для Запада?

– По большому счёту, да. Эта экспансия началась раньше, во время хрущевской оттепели – когда все эти движения хиппи появились, когда все эти группы начали модные завоевывать и мозг, и сердце, и прочее. Когда у нас мы переписывали на эти большие бобины эти невероятные записи: Deep Purple, Beatles и Creedence Clearwater Revival и всех модных исполнителей. Потом появилась Мадонна, Элтон Джон и прочие.

Такая большая экспансия пошла, наверное, потому, что у нас был всё-таки железный занавес, и людям очень хотелось заглянуть и посмотреть, а что же там происходит. Хотя у нас совершенно действительно была фантастическая эстрада и потрясающее кино было такое глубокое, такое какое-то очень вдумчиво-интеллигентное, такое ёмкое, и в то же время были, естественно, и развлекательные фильмы, чудесные. Жанр музыкальной комедии процветал, а уж я не говорю про наши театры, какая культура театра была невероятная. Совершенно такая своя глубинная, мощная, воспитанная на нашем слове, да и не только. Потому что ставилось очень много западной классики, и ставилось очень здорово, и МХАТ, и Вахтангова, и Маяковка, и Бронная – абсолютно все. Современные какие шли спектакли – это можно просто сойти с ума.

Запад – это была такая терра инкогнита, куда всем хотелось чуть-чуть заглянуть. И пошла после, конечно, развала Советского Союза, экспансия западной культуры.

– А в чём её главная главный недостаток, в чём этот вирус, которым в конечном итоге российская культура заразилась?

– Потому что мы приняли абсолютно аналогово, например, все телевизионные программы, все шоу, принципы театральных постановок. Эти все извращения пошли оттуда. В нашем театре не допускалось такая декларативность того, что творчество должно быть свободно, и в этой свободе у меня нет ограничений – я как хочу, так и ставлю. Как слышу, допустим, оперный спектакль, его музыкальную партитуру, так я и ставлю. У меня Аида заявлена Верди, а я ставлю афганскую войну. Когда все в спецовках, Аида с автоматом. Балет: хочу - пусть у меня голые танцовщики танцуют, никаких декораций на сцене нет, это всё условно. И почему у нас должны быть ограничения, если их нет на Западе?

Мы видим, что артистов эстрады некоторых, которые позволяют себе совершенно неприличные вещи, лоббируют, то есть [существует] заказ на такого рода культуру. Вот на классику намного меньше заказов, понимаете, и сегодня, чтобы тебе в классической музыке держаться на гребне волны, тебе надо что-то этакое выдумать, чтобы тебя воспринимали все и сказали: «А это прикольно, что-то он делает так, что вот это не похоже на скучную классику». Сегодня нужны такие крючочки, которыми вы зацепляете, подсекаете публику.

Сегодня западная культура, видимо, вошла настолько глубоко корнями в сердце, в дух и в душу, что мы перестали медитировать на классических вечерах и в театре, и в концертном зале. Мы перестали быть самими собой и наедине с Бетховеном, с Чайковским, с Моцартом и так далее, мы смотрим: а что он нам предложит? Ничего не предложил – ну ладно, в следующий раз не пойду.

А я помню те вечера и театральные постановки, и те фильмы, когда вдруг человек, слушая музыку, закрывал глаза, и я видела, что он уходит в совершенно другой мир, или когда люди просто рыдают. Катарсис это какой-то, невероятно поднимающее тебя чувство.

Знаете, а сейчас нам нужен перец все время. Но этот перец должен быть внутри исполнителя, который стоит на сцене и проживает жизнь человеческого духа. Тогда публика пойдет за тобой, не надо мульки придумывать.

– То есть это не форма, а содержание, прежде всего. Но ведь если сейчас спектакль, опера, музыкальный спектакль будут не попсовыми, на них не пойдет зритель. Виноват будет кто? Режиссер?

– Виноваты все всегда вместе, потому что театр – это общий процесс. Это дирекция, это художественное руководство, и это сами артисты, которые сегодня, к сожалению, такие бесправные, что все боятся потерять работу. Ты еле-еле, молодой солист, попадаешь в театр. Да и то – если у тебя нет концертмейстера, который может позвонить художественному руководителю или какого-то знакомства или каких-то связей, это так проблемно. И столько талантливых людей остается за бортом, вылетают из обоймы, потому что никто не позвонил вовремя, никто не сказал.

И художественный руководитель, исходя из того, что публика мыслит именно вот этим клиповым мышлением, начинает придумывать в оперном спектакле всякие заморочки, которые никакого отношения не имеют ни к музыке, ни к содержанию. Ничего абсолютно. Очень редко мы сегодня встречаем спектакли, в которых действительно и форма, и содержание, и подбор солистов, которые соответствуют партии, а не просто могут взять все ноты или быстренько технику спеть. Надо проживать роли. А как ты можешь их проживать, если вот Аида с автоматом лезет в спецовке афганской через забор и при этом поёт арию «у Нила».

Это как у плохого врача, который занимается акупунктурой. Вот он тебе поставит иголку в полмиллиметра от нервного твоего окончания, у тебя будет синяк и боль, а толку никакого. Вот так какой толк от театра? Какой толк от кино, которое напичкано спецэффектами, который называется блокбастером? На него потрачено сотни миллионов, а ты выходишь пустой.

О поддержке русской культуры

– Время экзаменов сейчас в каком-то смысле и для деятелей культуры, для режиссеров-постановщиков, артистов в театрах. Когда они могут доказать, что они со своей страной, со своей культурой, и вот этот вот вирус вестернизации может быть побежден. Вы чувствуете это, вам кажется, что сейчас это время настало и это происходит?

– Я бы была с этим очень осторожна – с формулировкой. Потому что мы очень любим вместе с водой выплескивать ребёнка из купели. Вот такая антизападная политика: никакой западной музыки, никакого западного кино, никаких там западных ценностей. А есть западные ценности с большим плюсом. Если мы читаем Гёте «Фауста», мы очень хорошо это понимаем. На что ты покупаешься? Ты покупаешься на власть, на золото, на славу, на карьеру, на блага, которые я получаю, или ты строишь и себя внутри, и мир вокруг себя, и ту страну, в которую ты вливаешься как индивидум?

Мне кажется, что тут надо очень аккуратным быть. Да, сегодня национальная культура должна быть в приоритете, я абсолютно в этом убеждена, потому что она, к сожалению, во всех театрах, кино была оттеснена западными фильмами, западной классикой, которая ставилась в театре, потому что если ты объявляешь «Кармен» или «Травиату» – всегда полный сбор, да. А вот если объявляешь какую-нибудь «Майскую ночь», Стравинского оперы или какие-то редкие оперы Мусоргского, как «Сорочинская ярмарка», вопрос – публика пойдёт на это? Это не такие хиты, да.

Сегодня преференция должна быть, конечно, национальной культуры, но нам нельзя забывать про те западные ценности, образцы высокой, очень красивой и тонкой культуры, которая нам оставлена. Мы должны показать, что на новом витке нашей эволюции сознания, эволюции театра как такового и нашего духа мы можем поставить не в секс-клубе «Травиату», а можем поставить роскошный спектакль, куда пойдут все от мала до велика и будут говорить «Боже, спасибо, спасибо! Верди, спасибо!».

– Есть ли золотая середина реакции театра на происходящее, острая, важная, так, чтобы спектакль не превращался в какой-то политический транспарант, но вместе с тем правильно артикулировал события, которые сегодня нуждаются в пояснении таком творческом?

– Моё глубокое убеждение, что когда такой острый политический момент начинает вмешиваться, во-первых, в какое-то классическое произведение, а мы это видели миллион раз, когда «Борис Годунов», там и Гитлер и Сталин, и всего намешано, и афганские войны и прочее, и прочее.

Понимаете, сама эстетика музыки, эстетика слова, эстетика того периода, когда создавалось это произведение, предполагают определенный стиль. Ещё раз подчеркиваю, это может быть современное решение, это может быть решение световое, это может быть решение костюмное, это может быть проработка, такая глубинная идея. Считывание чего-то должно быть, может быть, какой-то намёк.

Вот я недавно в театре Станиславского смотрела «Хованщину» – там ты ясно ощущаешь, что вот это время смуты, время раздрая внутреннего у людей. Оно проведено такой действительно нитью в спектакль, это очень-очень тонкая история. Может это быть вполне, но надо с классикой быть крайне осторожным. Можно написать новое произведение, которое будет абсолютно на злобу дня.

Вот я думаю, что если это будет сделано талантливо, интересно и хорошо поставлено, то люди будут с удовольствием ходить, несмотря на то, что многие при слове «современная музыка» начинают кривить лица. Но с классикой надо быть крайне осторожными, потому что это такое уже выстроенное здание, которое, в котором главное – это музыка и слово, да, и через певца, артиста эта музыкальная риторика доносится до зрителя.

– Как эту классику не сделать инструментом такой вражеской пропаганды?

– Я должна сказать, что есть и наши режиссёры из России, которые именно в этом ключе ставят русскую классику на Западе, к большому сожалению. И там, значит вот, критика пишет, мол, да, этот режиссёр действительно понимает все болевые точки России и понимает, что это страна без будущего, и поэтому он так прочитал эту партитуру и такой сделал спектакль, что западному зрителю это абсолютно понятно, это артикулировано, и это та Россия, которую мы себе представляем.

Что это такое? На мой взгляд, это отвратительное действо. Я когда вижу русскую классику, поставленную таким образом, то понимаю, что человек не любит страну, он играет на потребу западному зрителю, он рисует тот образ моей страны, который не соответствует действительности, берёт какую-то, может быть, внешнюю часть. Она действительно может раздражать, но делать её принципом постановки и провозглашать это таким ударным моментом через всю постановку, что «Россия – это кошмар, грязь, нищета, пьянь, рвань, страна без будущего» и так далее – вот это отвратительно, этого не должно быть.

Потому что уже сами эти классические образцы, которые мы имеем – и Мусоргский, и Чайковский, и Рахманинов, и Пушкин – они сами люди были такой высокой заточки, и так опускать свою культуру, так её уничтожать, таким плевком просто туда отправляться... Ну, это не говорит о том, что человек большого сердца, большого разума и большого сознания. Духа – тем более.

О «Золотой маске»

– Однако есть сила, формирующая этот репертуар. Выбор и награждение лучших спектаклей в России – это, собственно, вотчина «Золотой маски». К этому фестивалю претензий целый спектр: от того, что жюри награждает исключительно своих, до того, что награда определяет неправильный вектор театрального искусства страны. Это, опять же, попсовость, нетрадиционность, заигрывание с той же, простите меня, вестернизацией и так далее. Что происходит с национальной театральной премией и действительно ли она сегодня является неким определяющим звеном?

– Если уж копнуть поглубже, это только поверхностный слой, то к чему мы с вами подходим... Это политика культурная в государстве, которая должна быть сегодня сформулирована самым чётким образом, она должна быть ясной, очень артикулированной, очень точной, с заменой тех личностей, которые сегодня определяют культурную температуру страны, потому что вектор определяется с самого верха.

Сверху должны сказать: «Господа, мы сегодня совершенно должны развернуть наш фокус внимания на других личностей, которые формируют культуру, на другие премии театральные, в жюри которых сидят действительно высокие эксперты, которым доверяет всё сообщество нашей страны». Я говорю об объективных вещах. Не может человек, который вчера занимался продюсированием чего-то и зарабатывал на этом очень серьёзные деньги, разбираться в тонкостях театрального дела и определять эту культурную театральную температуру по стране.

Это должен быть абсолютно независимый человек, который действительно доказал всей своей биографией, что он может дать оценку объективную. Это как на конкурсах: посмотрите, сколько развелось конкурсов в стране сейчас и кто сидит в жюри – одни и те же. Это просто возмутительно. Я могу сказать, что я вижу, каких людей приглашают в жюри – это одни и те же люди, которые уже заранее определяют, кто победит.

То же самое в «Золотой маске» абсолютно, и в этом конкурсе, и в том, и в фестивалях. Создалась некая прослойка людей, и я об этом не боюсь говорить, я всегда об этом говорю открыто, которая держит всё в своих руках и не пускает туда никого.

– Мне как раз кажется, что таких, как вы, не хватает для того, чтобы поменять эту общую температуру по театральной больнице.

– Я вас благодарю за то, что вы это сказали, но я говорю, что я предвижу, что скажут, что «Ага, она, значит, хочет и туда и сюда». У меня таких хотелок нет, понимаете, у меня есть мое дело, которому я служу, и я вижу, где я сегодня нужна. А нужна я сегодня в таких вот больших проектах, которые я сегодня делаю – это «Молодая опера России», где я абсолютно независимо выбираю потрясающих молодых ребят, изумительных режиссёров, которые действительно работают с сознанием, с духом, со стилем, с пониманием того, как строится настоящая театральная форма.

Я не за вот это пыльное, старое искусство, которое верблюды, слоны, пирамиды, кринолины – нет. Можно поставить очень ярко, очень современно спектакль, но сделать это с таким уважением к первоисточнику. А можно о первоисточник вытереть ручки и ножки. Вот и всё, поэтому я сегодня занимаюсь тем, что я понимаю, и то, что я вижу, откликается в сердцах людей.

Можно же без идиотизма, просто, красиво и мощно показать наши таланты молодые, сделать красивую постановку, где ничего не накручено абсолютно, а сделано просто от сердца к сердцу. Мне кажется, вот такое сегодня нужно.

О SHAMAN

– А если говорить о таком феномене, как Ярослав Дронов, артист SHAMAN – это что?

– А в чем вы видите его феномен?

– Артист вполне себе одаренный, но это привнесенная одаренность или искренняя?

– Понимаете, Ярослав очень хорошо – может быть, это его продюсер или продюсерская группа – считал время. Те песни, которые написаны, «Я русский» и так далее, они очень сработали на время. Мы не будем давать оценку хорошо, плохо это, мы не имеем права говорить такие вещи, потому что он действительно исполнитель, у которого есть большой круг поклонников, которые считают, что действительно это время, место, талант, который именно сейчас нужен был стране.

– Подобрал код.

– Да, он подобрал код, и никаких оценок этому давать просто нельзя, дальше его творческий путь покажет – это надолго и всерьёз или это действительно в моменте, во времени, в правильной той ситуации, в которой он возник.

– Смотрите, Любовь Юрьевна, почему так получается, что мы сейчас с вами нашли того человека, молодого артиста, который попал в...

– Струю.

– Струю, подобрал код, но не можем говорить о других именах. Очень странно, согласитесь.

– Сегодня людей именно по большому счёту волнует в музыке не чувственное, духовное слово, не проникновение в тонкость внутреннего мира человека, а насущность момента. Если возникает такая песня, как возникла у Ярослава, у SHAMAN, она срабатывает на миллионы, потому что люди сегодня находятся в крайнем напряжении сердечном. У многих вообще мужчины там, и люди не хотят лирики, люди хотят про другое слышать: про внутреннюю мобилизованность, про декларирование того, что я русский и я непобедим, я буду побеждать.

Это как в своё время родилась песня «Вставай, страна огромная» – песня на века. И она доказала, что она на века, она пережила все поколения, до сих пор, когда возникают концерты военных песен, без этой песни не обходится, как и без «Дня Победы».

Я думаю, что Ярослав попал именно в то состояние человеческого сердца, человеческого духа, когда мы все сказали: «Да, мы должны быть мобилизованы, мы русские, с нами Бог, за нами страна». Он очень хорошо выстрелил в этот момент. Ну и остается ему пожелать только действительно долгого пути творческого, потому что если это не момент и он будет находить всё новые и новые для себя формы жизни в искусстве, в творчестве – честь и хвала. Есть такие артисты, которые действительно понимают, зачем они пишут, зачем они находятся на эстраде, зачем они хотят выйти к людям со своим сердцем, со своей душой, а есть те, которые строят карьеру.

О сбежавших артистах

– Об уехавших, Любовь Юрьевна. Сейчас тот момент, когда уже пытаются вернуться те, кто в своё время сбежал за границу. Вы в одном из интервью отвечали уже на этот вопрос, я процитирую вас: «Если ты отказываешься верить в своё Отечество, обрубаешь связь с Россией, предками, родом, то ты погибаешь». Уехавшие из России артисты, по вашему мнению, как раз-таки потеряли веру в страну. А они вернутся за этой верой?

– Нет.

– А как это объяснить?

– Я думаю, что многие захотят вернуться от того, что они там себя не нашли. По большому счёту, там ведь никому они не нужны. На первой этой волне их отъезда к ним [был] интерес – что вот они, так сказать, оставили страну за собой, не приняли всё, что со страной происходит, они осуждают, они выступают, они говорят такие очень недобрые вещи. Ну и всё. Поиграли в эту песочницу – и всё, дальше они зрителю становятся неинтересны.

Есть артисты, которые уехали, но они не проклинают страну, они просто говорят: у меня там контракт, тут контракт, я строю карьеру, я посчитал, мне выгоднее, у меня тут такие-то тысячи долларов, там тысячи долларов. Они при этом не высказываются. И страна таких не изгоняла – они приезжают и в театре тихо работают и, наверное, в кино. А есть те, кто высказывались очень декларативно. То есть та страна, которая тебя подняла и сделала тебя действительно кумиром миллионов, тебе дала возможность и жить, и выступать, и быть на телевидении, быть в кино, в театре, быть теми, на которых нас ориентировали, и многие из них в тучные моменты страны, в тучные годы очень хорошо себя чувствовали при кормушке. Они настроили себе дворцов, дач, машин, отдыхали на Багамах, Мальдивах, и почему-то им не бросались в глаза все те вещи, которые они сейчас с удовольствием смакуют. Значит, что это? Значит, это двойные стандарты в человеке, значит, это та гниль, про которую я как раз говорила. Да, я страну буду доить, я буду ею пользоваться, но когда мне надо будет и я почувствую, что мне выгоднее быть в другом месте, я и туда и поеду, мне не нужно.

– А как вы думаете, градус вот этой оскорбительной риторики из их уст сейчас сходит на нет?

– Думаю, да.

– Потому что зрители там?

– Думаю, да, уже им показывают, что ну поговорили – ну успокойтесь уже. Поговорили, оскорбили, гадости про всех и про вся тоже, так сказать, исполнили сольным номером – ну и всё. И народ уже сейчас не реагирует, народ уже так это не смакует. Есть, конечно, сумасшедшие, которые на любой выпад там какой-нибудь певицы, если её можно так назвать, которая сейчас проживает на Украине, реагируют и говорят: «Да, молодец, правильно сказала». Но есть совершенно нормальные, адекватные люди: вы уехали – да Бог с вами. Хочешь сюда вернуться – ну тогда сделай что-то для страны, хотя бы риторику смени или скажи, что хочешь вернуться, потому что там ты не нужен оказался, а стране ты всё равно нужен. Вот и все.

Поэтому, думаю, что надоело просто это смаковать, потому что есть у каждого из нас сейчас очень серьёзные задачи.

Мне часто говорят: ведь Рахманинов уехал, Шаляпин уехал... Давайте вспомним, когда уезжали Шаляпин и Рахманинов. Рахманинов был до последнего момента, когда уже абсолютно стало ясно в шестнадцатом и семнадцатом году, что этому новому пролетарскому мышлению ни его музыка, ни он, ни та традиция великой страны, в которой он творил, не нужны. Но тот же Сергей Васильевич, когда беда была в стране, не только помогал и своим коллегам-артистам и простым людям, которые обращались к нему, он давал содержания, он гонорары свои в Карнеги-Холл, и об этом есть документальное свидетельство, отправлял на фронт.

А Фёдор Иванович? Когда он сказал: я понимаю всё, но когда со мной за мой спектакль в Большом театре расплатились вилком капусты, ну я понимаю, что я не могу свою семью кормить. А у него две уже к тому времени было, понимаете. Поэтому совершенно разные весовые категории.

Но Шаляпин тот же никогда не проклинал Россию. Ни Рахманинов, ни Рерих – никогда. Наоборот: невероятное возвышение всего того, что есть Русь, земля русская, русский дух, русские люди, русский характер, русская культура. Это для них была жизнь, это был их мир, без которого они жить не могли. Мы же все не сумасшедшие, мы не юродивые. Мы понимаем, что проклинать оттуда страну, которая дала всё, – это говорит о такой бедности духа человека, таком его каком-то убогом внутреннем мире.

О будущем

– Вообще артисты очень проницательные люди, и интуиция у них работает очень хорошо. Какие у вас предчувствия завершения конфликта России с Западом, Москвы с Киевом?

– Предчувствие у меня одно: что конфликт должен разрешиться в ближайшее время. Но ещё раз повторяю: от каждого из нас сегодня – от состояния нашего духа и сознания – зависит то, как будет создаваться вот этот разрешительный купол. И поскольку свет пробивает тьму, после ночи обязательно наступает новая эпоха, наступает день, наступает свет. От того, как мы сегодня сконцентрируемся, будет зависеть скорость наступления этого света.

Как классик сказал замечательно: может быть, произведение искусства не остановит пулю, но оно может остановить руку стреляющего. Когда он посмотрит и скажет: «Этот мир так хорош, так прекрасен, что ж мы творим-то, зачем же мы сами рушим всё то, что нам подарено Богом?».

И поэтому от уровня сознания, от нашей духовной работы ежедневной зависит то, как скоро прекратится всё, что происходит, и как скоро планета приобретет новое звучание, а все предпосылки к этому есть.